Виктор побарабанил пальцами по столу. Этот странный, отвратительный тип, которого он был готов убить в любой момент, становился ему близок и понятен. И даже почти оправдан в его глазах. Затравленный зверек, не умеющий владеть своими инстинктами. Да неизвестно еще, как бы сам Виктор справился в такой ситуации!

— Думали, не поймают? — поинтересовался он.

— Так ведь не поймали же! — воскликнул Петр. — Самое смешное, что так и не поймали! Лето было, ночью мы в лесу спали, тепло… Потом вечером женщину заметили… Молодую, с двумя сумками… Она, видно, на дачу к себе шла с электрички. Ну, мы ее… того… сам понимаешь… Сначала Толик, потом я… Я не хотел убивать, но Толик убедил, говорил, ведь выдаст, дубина! И ремнем своим солдатским задушил… Очень быстро все получилось… Ремень вот только мы там Толиков забыли… Боялись долго потом… Но все обошлось…

— У нее осталось двое детей, — негромко сказала Таня. — Мальчик и девочка трех и пяти лет. И они все время вечерами спрашивали, когда же придет мама…

— Танюша! — радостно вскочил Виктор и взлохматил руками волосы. — Танюша, наконец-то! Ну, вот видишь, Петро, я же говорил, что она обязательно придет!

Петр судорожно вздрогнул и вцепился в стул, словно боялся с него свалиться. Глаза у него стали совершенно дикими и безумными. Он пугливо озирался, в ужасе косясь в угол, куда обращался Виктор. Кажется, ничего не видно: темно, пыльно… Грязные стены с картинами…

— Танечка, смотри, кто к нам пришел! — радостно продолжал Виктор. — Его зовут Петром. Парень вполне ничего, неплохой, мы о многом с ним без тебя потолковали. Салтыкова-Щедрина любит! Прямо страницами наизусть шпарит!

Таня улыбнулась.

— Не веришь? Правда-правда! Жизнь у него тоже не задалась, баба попалась мерзкая, прилипчивая, как лейкопластырь! Мрак! Хочешь с ним побеседовать?

— Бестолковкой пошевели, Витя! — холодно посоветовала Таня. — Ну о чем нам с ним говорить?

— О любви! — объявил Виктор. — Это самый наболевший и нерешенный вопрос в его неудавшейся судьбе. Расскажи ему, что есть любовь на Земле, Танюша, а то он до сих пор не знает! Или лучше мне ему рассказать?

— А ты знаешь? — спросила Таня.

— Ну, ты даешь! — протянул Виктор. — Кому же об этом знать, как не мне? Богатый жизненный опыт, изумительная теория и такая же практика!

Таня молчала. Крашенинников неожиданно опустил голову, сделал два неверных шага к столу и тяжело сел, почти рухнув на табуретку.

— Прости меня, Таня, — прошептал он, закрывая руками лицо. — Сам не понимаю, что говорю… Опять перепился… Но я так ждал тебя! А тут этот… Все пасется возле мастерской и пасется. Ну, я и не выдержал, взял и пригласил его зайти… Думал, развлекусь…

— Развлекся? — поинтересовалась Таня.

— Более чем, — глухо ответил Виктор. — Я кругом виноват, Танюша… Прости, я опять за свое. Ночь была ужасно длинная без тебя, и я вдруг подумал сегодня: а ведь жизнь каждого из нас на Земле разыгрывается лишь в четырех трагедиях. Сначала — "Красная шапочка", потом — "Ромео и Джульетта", затем — "Маскарад", и, наконец — "Сто лет одиночества". Я подбираюсь уже к самой последней… Но, видимо, чересчур увлекся третьей. Хотя человек всегда чудовищно одинок на Земле… Любой.