— Витюха, значит? — обрадовался Петр. — Хорошее имя!

Что он все так радовался именам? Забавный тип! Виктор сел и снова закурил.

— Куришь? — он подвинул Петру пачку. — Пользуйся!

— Дорогие! — почтительно оглядывая коробку, сказал Петр. — Богато живешь! За твои картинки хорошо платят?

— Есть такое дело, — пробормотал Виктор. — Жаль, Петруха, что я к тебе раньше не подошел: у меня выставка была на Кузнецком, пригласил бы тебя посмотреть. А теперь закрылась.

— Ну, ничего! — утешил Петр. — Другая будет. Тогда и приду!

Крашенинников пристально осмотрел его сквозь синеватый табачный дым.

— Значит, закорешили мы с тобой? — спросил он вполне утвердительно. — Это приятно! Уговорим бутылку-то? Еще одна имеется. Все за тебя решать надо…

Петр поежился.

— Пьешь ты много, Витюха! Даже я и то так сразу не могу…

— Ништяк, привыкнешь! — утешил его Виктор. — Зато у меня оправдание найдено, вот послушай:

А квартирка-то своя имеется?

— Неужели! — тихо отозвался Петр. — Сам отделал всю и обставил!

— И баба есть? — Виктор по новой налил Петру и себе.

Петр как-то странно сморщился.

— Неужели… — пробормотал он без прежнего оттенка уверенности и гордости. — Да тоже крикливая попалась, вроде твоей Анюты, пью, дескать, я много, ругаюсь… Уйти все к кому-то грозится.

— Песня знакомая, — согласился Виктор. — А ты наплюй: все равно последние верные жены ушли за декабристами в Сибирь! И сколько сидим, я от тебя пока ни одного бранного слова не слыхал. Может, заливает подруга? Они все врать здоровы! И вообще, заметь, к вопросу о ненормативной лексике так просто не подступишься. Какая разница, нормативная она у тебя или нет? Главное, чтобы поступки твои были нормативные, жизнь нормативная, душа! А лексика? Тьфу! Поверхностный слой, как пыль на земле! Суть — в ее глубине.

Петр снова глянул на Крашенинникова с уважением.

— А твоя-то… скоро придет? — спросил он осторожно.

— Это ты про кого? — наморщил лоб Виктор.

Он уже начисто забыл свое сообщение о Нельке.

— Да вот, — неуверенно проговорил Петр, — Неля, что ли…

— А-а, эта! Старая клюшка! Орешек мне не по зубам — и так уже четыре коронки, — махнул рукой Крашенинников. — Ништяк, не бери в голову! Придет, не придет… Без разницы! Вот Танюша скоро появится, — он быстро глянул на часы. — Очень скоро, Петруха…

У Петра растерянно вытянулось лицо.

— Ты про Танюшу не говорил… Это у тебя еще одна, что ли? А Анна как же?

— Ну, ты даешь, Петр! — развеселился Виктор. — Я ведь тебе объяснил ситуацию: богема, развратники! И все такое прочее! Улет! Беда, Петруха, с творческими людьми. Настоящее наказание, стихийное бедствие — иметь с ними дело! А Таня, если помнишь, это та самая, которую ты тогда встретил со мной в лесу… Вместе со своим корешом.

— Таня… — прошептал ошарашенный Петр. — Так ее Таней звали…

— Ну да! — кивнул Виктор. — Только не талдычь, что имя хорошее: обрыдло, понимаешь? Смени пластинку!

Лицо у Петра стало на глазах меняться, темнеть от страха, съеживаться, сморщиваться… Он весь застыл на стуле, превратившись в мраморное изваяние алкаша, судорожно вцепившегося в стакан с водкой.