Это произошло 3 июня 1907 года. Вторая Дума проработала всего три с половиной месяца.

Сосуществование Власти и Общества в парламентском формате никак не складывалось. Партнеры не были готовы к встречному движению. Правительство, собственно, и не воспринимало думских «краснобаев» как партнеров, а те, в свою очередь, всего лишь отражали настроения среды, из которой вышли и которую представляли.

Нужно было экспериментировать дальше. Этим Столыпин и занялся.

Проблемное сотрудничество

3 июня 1907 года, день закрытия Второй Думы, принято считать концом массовых волнений, длившихся два с половиной года. Может показаться, что Власти было достаточно продемонстрировать твердость — и порядок в стране восстановился. Однако причина была не в твердости, во всяком случае не в ней одной и не в первую очередь. Как мы помним, к силовым методам правительство прибегало и прежде, причем неоднократно, да и Думу уже разгоняло, но оппозиционное движение только разрасталось.

В чем же дело? Как удалось Столыпину добиться того, что не получалось у его предшественников?

В условиях несвободы активная часть населения всегда будет настроена оппозиционно — если только правительство не найдет способа направить эту энергию в полезное для себя и интересное для Общества русло.

Премьер-министр не ограничился «закручиванием гаек», а одновременно предложил программу действий: грандиозную реформу, которую всё Общество стало обсуждать, а многим захотелось и поучаствовать в большой, важной работе. Иными словами, Власть вновь, как после 17 октября, «завладела повесткой», но на сей раз не просто предоставила активным людям свободу действий, а повела основную их часть за собой. Много лет спустя А. Гучков скажет, отвечая на вопрос интервьюера (отсюда некоторая нескладность изложения): «Накопление многих претензий к старому строю и наивная вера, что добиться новых основ жизни можно в порядке насильственном, революционном, а попытка компромисса не приведет ни к чему серьезному. Общее революционное настроение было. Сотрудничество с властью — это значит человек предает себя. Потом перемена пришла со Столыпиным. Сотрудничество можно было наладить с правительством Столыпина». Бывший премьер-министр В. Коковцов в своих мемуарах пишет: «Призывы бунтарского свойства вовсе прекратились, и рядом с быстро загоравшеюся новою избирательною кампанией наступило какое-то давно небывалое спокойствие в стране».

Но содержательной программы было недостаточно. Требовалось сформировать парламент, который принял бы эту программу, а не начал ставить ей препоны, демонстрируя свою независимость. Дума должна была стать работоспособной, что при авторитарной системе означало «управляемой», послушной правительству. Прибегать к фальсификациям и прочему мелкому жульничеству монархия не могла, потому что самодержавная власть должна печься о своей респектабельности, ее утрата подрубает одну из опор такого государства. Злоупотребления, конечно, происходили, но эпизодические, на региональном уровне — кое-где местная администрация от излишнего усердия мешала нежелательным кандидатам зарегистрироваться. О таких случаях писала пресса, и эффект как правило получался обратным.

Но в распоряжении государя императора было иное средство — он мог по собственному усмотрению менять правила игры.

Вышла новая редакция избирательного закона. Теперь вводились иные пропорции представительства. Они и прежде были мягко говоря неравными, отныне же становились просто гротескными.

Крестьянство, составлявшее четыре пятых населения, получало 22,5 процента мест (раньше — 42 %).