Начало военных действий в 1914 году наконец вынудило правительство к серьезным обещаниям. Полякам стали сулить восстановление прежних прав и свобод — как при Александре Благословенном, то есть автономию под скипетром русского царя. «Под скипетром этим да возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении», — объявлялось в обращении Верховного главнокомандующего Николая Николаевича.

Но было поздно. В 1915 году территория Польши была занята германскими войсками, и впоследствии «вопрос» решался уже без российского участия.

Еврейский «вопрос»

Эта проблема возникла одновременно с польской — и по той же причине. Присоединив земли Речи Посполитой, империя получила в подданство евреев, составлявших значительный процент тамошнего населения. На рубеже XX века более половины евреев планеты, примерно шесть миллионов человек, обитали на территории России. По численности это была пятая народность империи (после русских, украинцев, поляков и белорусов). Однако евреи были существенно ущемлены в правах. Как писал граф И. Толстой, либеральный министр просвещения в период после Октябрьского манифеста: «…Власть исходит из предпосылки, что она в лице евреев имеет дело с основательно испорченным, преступным и почти неисправимым народом».

В стараниях «спасти русских людей от дурного влияния евреев», правительство учредило так называемую «черту оседлости», наследие средневековых гетто: иудеям дозволялось жить только в специально перечисленных польских, литовских, украинских и белорусских губерниях плюс в Бессарабии, причем не где угодно, а в городах (не во всех) и «местечках», но ни в коем случае не в деревнях, чтоб эти страшные люди не портили доверчивых крестьян. Покидать черту оседлости, даже временно, запрещалось — на это требовалось особое разрешение. (Впрочем вплоть до отмены крепостного права и значительная часть русских была лишена права свободного перемещения.)

В девятнадцатом веке государственная юдофобия прошла через несколько стадий. Менее всего она была ощутима при Александре I. При Николае I политика по отношению к евреям имела отчетливо ассимиляторский оттенок. Царя раздражало, что иудеи упорствуют в своей обособленности и непохожести. Поэтому вводились меры по ограничению еврейского самоуправления и русификации образования, а маленьких детей забирали в кантонисты, чтобы вывести из-под влияния среды и сделать «нормальными людьми». Переходя в православие, еврей считался русским и избавлялся от ограничений. (В личном плане железный император был скорее полонофобом, нежели юдофобом.)

Его преемник Александр II, следуя общему курсу на смягчение всяческих запретов, стал понемногу упразднять еврейские, а точнее сказать антиеврейские законы. Сначала разрешили свободно жительствовать купцам первой гильдии. Потом выпускникам университетов. Потом медикам. Потом — с ограничениями — ремесленникам высокой квалификации и солдатам, отслужившим в армии по рекрутскому набору.

И всё же через эти лазейки из гетто смогло выбраться не более четырех процентов еврейского населения. А после восшествия на престол Александра III государственный курс переменился. Тому было две причины. Первая — личная. Александр Александрович был классическим «бытовым антисемитом», уже не религиозного, а совершенно биологического свойства. Он не выносил и евреев, и тех, кто их защищает.

Витте, по взглядам вполне великорусский националист, пересказывает свою беседу с царем: «В первые годы моего министерства при императоре Александре III государь как-то раз меня спросил: «Правда ли, что вы стоите за евреев?» Я сказал его величеству, что мне трудно ответить на этот вопрос, и просил позволения государя задать ему вопрос в ответ на этот.