Приведу несколько цифр, чтобы показать, как изменилась экономика страны за восьмидесятые и девяностые годы, когда приток иностранных инвестиций и массовое внедрение новых технологий обеспечили бурный рост предпринимательства, а отмена «временнообязанного» статуса бывших крепостных выбросила на рынок труда массу дешевой рабочей силы.

Объем промышленного производства вырос более чем вдвое — по темпам развития Россия была на первом месте в мире. (К началу мировой войны эта цифра еще раз удвоится.) Выплавка чугуна увеличилась в два с половиной раза, стали — в восемнадцать раз. Возникла новая мощная отрасль — топливная, которая наряду с зерновой стала основой российского экспорта. Угля стали добывать в три раза больше, нефти — в четырнадцать раз. В начале XX века российская экономика вышла на пятое место в мире (после США, Великобритании, Германии и Франции).

Для того, чтобы заводы, фабрики, шахты, мастерские, прииски работали, понадобилась армия наемных работников — рабочий класс, доселе в России почти не существовавший или во всяком случае весьма немногочисленный.

В конце девятнадцатого века это было самое быстрорастущее сословие в империи. За последнюю треть столетия его численность увеличилась втрое.

Это все равно была не столь уж значительная часть населения: на рубеже XX века к ней можно было отнести десять процентов россиян; крестьян было в семь раз больше.

Однако общественно-политическое значение промышленного пролетариата было диспропорционально высоким и все время возрастало. На то имелось несколько причин.

Во-первых, люди, живущие и работающие бок о бок, легче объединяются ради совместных действий.

Во-вторых, в отличие от крестьян, лишенные частной собственности рабочие действительно находились в ситуации, когда «нечего терять, кроме своих цепей». Большинство российских пролетариев существовали в невозможно тяжелых условиях, когда любые перемены могут быть только к лучшему.

В-третьих, условия технологичного труда и стремление получать более высокую плату требовали от человека повышения квалификации, а стало быть, развивали ум и привычку к учению, не говоря уж о том, что в городе учиться было проще, чем в деревне.

Наконец, в политическом отношении очень важно было то, что в столице, где находилось множество больших предприятий, концентрация рабочих во много раз превышала среднюю по стране. В канун революционных событий 1917 года в Петербурге они составляли половину его населения. В государстве сверхцентрализованного типа вопрос о власти всегда решается в том месте, где она сосредоточена. Переворот или победа революции в столице неизбежно означают смену режима во всем государстве. В семнадцатом именно петроградские социальные низы (примерно один процент российского населения) дважды свергнут правительство — сначала самодержавное, а потом демократическое.

Однако, как бы ни были угнетены, недовольны или возбуждены народные массы, в политическую силу они превращаются, только когда обретают цель, идеологию и начатки организованности. Эту задачу, как правило, берут на себя люди совсем не пролетарского происхождения.

То же произошло и в России.

Рабочие в цехе Путиловского завода

Пропагандисты и боевики

В российском революционном движении можно выделить два идеологических направления и два основных способа действий. Прямой связи между идеологией и методологией не существовало, что очень запутывает общую картину, а каждое из направлений еще подразделялось на фракции.