Я испустил череду осторожных недоверчивых звуков, которые могли или не могли быть слышимы за чавканьем жареным хлебом.

— Тебе понадобится лишь подружиться — очень крепко подружиться — с красивой молодой женщиной. Она — нечто вроде моего делового партнера в одном конфиденциальном предприятии, и у меня такое чувство, что она протекает. О перестань же воздевать так глупо брови, дорогуша, — ты отлично понимаешь, о чем я: она немного слишком разговорчива с нашими… э… конкурентами. Я хочу, чтобы ты подобрался к ней поближе — причем трать сколько влезет. Так, словно ты устал носить с собой всю эту кучу денег. От такого обращения она станет пялиться на тебя с обожанием. Затем начинай ухлестывать — и посмотрим, действительно ли она так болтлива, как я подозреваю. Можешь намекнуть, что ты журналист-расследователь одной из английских воскресных газет, хм?

Мои нож и вилка обрушились на тарелку — посуда поменьше просто раскололась бы напополам, — а сам я встал, излучая арктический взор, от коего женщина поменьше просто увяла бы.

— Есть вещи, — чопорно произнес я, — которых совершенно немыслимо требовать от мужчины. Покушаться на жизнь царствующей особы — да. Изображать журналиста воскресной газеты — нет.

— Прости меня, дорогуша, — торопливо залопотала Иоанна, — мне, быть может, не хватило э-э проницательности, когда я это предложила. Тогда, наверное, можно намекнуть, что ты крупный инвестор и слыхал, что у нее может оказаться некая инсайдерская информация по некой очень симпатичной сделке — как раз ее кусочек тебе очень хотелось бы приобрести, и в доказательство у тебя имеется бумажник. Но сначала подберись к ней поближе, завоюй ее доверие; я уверена, она сочтет тебя восхитительным. Да мама родная, я же тебя восхитительным считаю, разве нет?

Я снова уселся, но завтрак мой долее не чаровал меня: он выглядел жестокой пародией на Кандинского.

— Очень хорошо, — наконец вымолвил я. — Как и где я должен захороводиться с этой дамой?

— Сегодня вечером, дорогуша. Все уже улажено. Ее зовут Лоретта. Ты будешь ее партнером на приеме: это всего-навсего Нефтяное Арабское Посольство, поэтому не стоит охотиться за белой бабочкой и фраком, простой смок вполне сгодится. Извини, я имела в виду обеденный пидж.

Лоретта оказалась владелицей эдакого изумительно уязвимого лица, похожего на цветочек; казалось, ее глаза вечно готовы переполниться слезами счастья, а щедрые губы искусаны в тысяче зверских поцелуев. Я поймал себя на том, что мне хочется ее защитить, — ведь все, на самом деле, к этому сводится, не так ли? Насколько бы я ни был молодым мужем, мне до боли возжелалось выяснить, соответствует ли все остальное в ней обещаниям этого милого личика.

После приема и того, что сошло за буфет в Посольстве подобного класса, она деликатно содрогнулась, когда я предложил нанести совместный визит в ночной клуб. (Я тоже несколько содрогнулся, хотя моя дрожь проистекала от облегчения, что не придется тратить много денег. Я не скаред, скажу я вам, честное слово, но пятьдесят фунтов за паршивую шампань и избыток децибел никогда не привлекали меня своей выгодностью. «Квантум меруит», как я всегда говорю.)

— Возьмите меня домой, — промурлыкала она. Ее мурлыканье относилось к той марке, что распространяет знакомый зуд от основания позвоночника к дорсальным областям. Я и взял ее. Домой, то есть. «Дом» ее оказался квартирой в ненавязчиво шикарном квартале рядом с Кёрзон-стрит. Швейцар ненавязчиво нас не заметил, но спина его истекала милостью. Если швейцаровы спины вообще способны красноречиво сиять словами «Благословляю вас, дети мои», спина этого швейцара лучилась именно ими.