Фарон остался. После третьего удара тарана дверь поддалась. Он спокойно ждал в коридоре. Он не успел убрать планы диверсии. Тем хуже. Он знал, что умрет, еще в Лондоне знал. Он был готов. И, чтобы не потерять ни капли мужества, читал нараспев стихи Пэла.

Он не ушел. В его правой руке был уже не браунинг, а крест Клода. Если немцы здесь, значит, им известно, что квартира не пустует: если они никого не найдут, то оцепят весь квартал и без труда задержат их обоих. Его и Лору. Он не хотел, чтобы схватили Лору. Только не Лору. Вряд ли они знают, что он здесь не один, и, обнаружив его в квартире, не станут ее искать. По крайней мере сразу. У нее будет время уйти. Далеко.

Он не ушел. Его жизнь в обмен на жизнь Лоры. Да, он любил ее. Кто бы не влюбился в Лору? Они все ее любили, быть может, сами того не зная. Уже в Уонборо они все любили ее. Такую нежную, такую красивую. Что с ней сделают немцы, если поймают? То же, что и со всеми, — будут мучить так, что смерть покажется избавлением. Никто не вправе тронуть Лору. Да, он уже два года любил ее.

Он не ушел. Он стоял у двери, крепко прижимая к себе крест Клода. Поцеловал его ревностно, благочестиво. И закрыл глаза. “Помоги мне, Господи, — прошептал он, — защити меня, грешного, я скоро умру”. Ему хотелось молиться лучше, но он не знал ни одной молитвы. Только стихи Сына. И он читал их — слова не имеют значения, Господь поймет: “Теперь вверяю себя Тебе”. Ох, как дурно он себя вел, и со своими, и со всеми; да отпустит смерть ему грехи. А лис Толстяка? Примет ли его Господь, невзирая на убитого лиса? Перед его глазами до сих пор стояло лицо Толстяка, когда он вошел в спальню с тушкой, — лицо, полное недоумения, ужаса и печали. Вот какие чувства он к себе внушал. Да простит его Господь, во времена лиса он еще не был человеком. И он, целуя крест, думал о Клоде, думал изо всех сил, потому что ему было страшно.

Дверь рухнула.

* * *

Она поняла, когда подошла к метро “Мезон-Бланш”. Станция была закрыта: службы гражданской обороны превратили ее в бомбоубежище на случай налетов. Герой Фарон спас ее из адского пламени.

Растерянная, напуганная, она убежала, повинуясь инстинкту самосохранения. Она не знала, как связаться с Гайо, Фарон не успел ей сказать. Он жил в Сен-Клу, но как найти человека, даже не зная его настоящего имени? Поначалу думала вернуться к Эрве, на Север, но туда так далеко. В конце концов она поехала в Руан, к тем огородникам, что отвозили ее несколько дней назад. Жили они на окраине города, адрес она помнила. Славная бездетная чета лет пятидесяти, самоотверженные люди. К вечеру она добралась до их дома. Но в каком состоянии…

Они пришли в ужас, увидев ее у дверей — измотанную, не помнящую себя от страха. Жена долго возилась с ней, приготовила ванну, накормила. Оставшись на миг одна на кухне, Лора слышала, как та шепнула мужу в коридоре: “Боже, ведь она еще совсем ребенок! Присылают все моложе и моложе”.

Муж связался с Эрве, тот попросил привезти Лору к нему, а он переправит ее в Лондон. Супруги отвезли ее на своем фургоне, среди ящиков с яблоками. И жена по дороге сказала ей: “Не возвращайся больше во Францию. Забудь все, что здесь случилось”.

В Лондоне Лорой занялось УСО. Ее несколько раз допрашивали. Она совсем сникла. Что с Фароном? Что с Пэлом? Только бы он не вернулся в Париж, только бы не зашел в квартиру… Наверно, ему сообщили о налете абвера, он скрылся, вернется прямо в Лондон, они встретятся. Ее переполняла надежда. Станисласу, каждый день навещавшему ее у родителей, куда она вернулась, не удавалось добыть никакой информации. А потом, в конце октября, они узнали ужасную новость.

* * *

Теперь они были в большой гостиной поместья, смотрели в огромные окна на хлещущие струи дождя. Франс принесла чай, они расселись в глубокие кресла.