Осколки рассекли мне висок около левого глаза, и я упустил момент, чтобы удержать Антона. Крупный, похожий на сталактит осколок вывалился из верхней рамы и ударил его в шею, зацепив вену. Фонтаном брызнула кровь, я почувствовал сильный рывок и ударился коленями о батарею. Он тянул меня за собой. Он не хотел уходить без меня…
Подхватив свои вещи, я вылетел из квартиры. Лифт стоял на этаже, я прыгнул в кабину, на ходу натягивая пальто. Уже спускаясь к первому этажу, я сообразил, что надо вытереть кровь с лица, и достал носовой платок. Вместе с ним на пол кабины вывалились связки ключей Антона. Я отпихнул их ботинком в угол, потом передумал и подобрал. Я сел в его «четверку» и выехал со двора.
На пустынной улице через несколько кварталов я услышал, как за моей спиной взвыла первая сирена.
Я поставил машину к тротуару, тщательно протер места, которых касался руками, и вылез. Двери я запирать не стал. Возле канализационного люка я наклонился и протолкнул в решетку ключи Антона. Через секунду они звякнули обо что-то металлическое…
Когда я пришел, Лика дремала на диване перед включенным телевизором, свернувшись калачиком и прикрыв ноги одеялом. Не раздеваясь, я вылил в стакан остатки виски и упал в кресло. Вытянул ноги. Выпил.
Она приоткрыла глаза, улыбнулась, откидывая волосы с лица, потом улыбка стала медленно таять…
— Все так плохо?
— Хуже некуда. — Я поднял стакан, посмотрел на нее сквозь стекло и встряхнул виски. Впервые в жизни мне захотелось хватануть неразбавленного спирта.
— Антон?
— Да.
— Ты… Ты убил его?
— Нет. Он вывалился из окна.
Я допил виски и швырнул пустой стакан в стену. Он рассыпался на множество осколков. Я еще ниже сполз в кресле и закурил.
Вот так. Был Кокос — и нету. Рос, зрел, набирался сил, а потом созрел, упал и раскололся.
Я засмеялся.
Я смеялся, давясь сигаретным дымом и колотя ногами об пол, вытирая выступавшие на глазах слезы, затягиваясь сигаретой и снова давясь дымом.
Когда я пришел в себя, Лика сидела на корточках рядом с креслом и протирала мне лицо мокрым полотенцем.
— Ты весь в крови, — тихо сказала она.
Выражения ее лица не было видно. Я смотрел сверху на голову с аккуратным пробором в темных волосах, и она, чувствуя этот мой взгляд, продолжала сидеть неподвижно, комкая в кулачках мокрое махровое полотенце.
Она плакала. Я понял это не сразу, потому что плакала она бесшумно, едва заметно вздрагивая телом и опуская голову ниже и ниже…
Я стал гладить ее по голове, и она отбросила в сторону полотенце. Подняла ко мне состарившееся, блестевшее от слез лицо и хотела что-то спросить… Ее вопросы читались в глазах, слова были не нужны, но и ответов у меня не было, и я молчал, все ближе придвигая ее к себе.
Зазвонил телефон, мы оба вздрогнули и, не сговариваясь, уставились на аппарат. Он звонил несколько минут, без перерывов, как будто звонивший точно знал, что мы дома, и был уверен, что не ошибся номером.
— Это Катька, — прошептала Лика, и я остро осознал, что это не так и что она тоже прекрасно это понимает.
Телефон замолк на середине очередного звонка, и мы снова посмотрели друг на друга.
Ее взгляд изменился, и я почувствовал, как сжалось мое сердце.
Потом мы сидели на кухне и пили чай. Было семь часов утра. За окном холодел рассвет, грохотали мимо дома электрички и хлопала входная дверь.
— Расскажи мне про гостиницу. Про ребят, которые по понедельникам собирают деньги.
— А зачем это тебе? Ты же…
— Рассказывай.
— Их трое. Водитель Реваз, грузин, он какой-то чемпион по автогонкам. Ему лет тридцать, среднего роста, худой. |