Идти ей было некуда. Вообще некуда.
— А если я подойду к Фунтику? Как ты думаешь, что с тобой будет?
— Он меня не тронет. Я слишком много про него знаю. И… И я здесь пользуюсь самым богатым спросом!
Последние слова были сказаны таким тоном, каким беременная пэтэушница объявляет родителям о своих проблемах.
— Сомневаюсь! Насчет того, что ничего тебе не будет. Но, если хочешь, можем попробовать.
Татьяна молчала минуты две, а потом посмотрела мне прямо в лицо.
— Зачем ты так говоришь? Ты хочешь казаться хуже, чем ты есть? Уж в чем, в чем, а в мужиках-то я разбираюсь, поверь! Ты ведь все равно заплатишь, как и обещал.
— Может быть. После того, как проверю…
— Не пойдет, — она покачала головой. — Я не могу ждать вечера. Уже к обеду меня не должно быть в городе. Понимаешь, не должно!
— Куда же ты поедешь-то в таком состоянии?
— Это мои проблемы. Куда надо, туда и поеду. Но деньги мне нужный сейчас.
— А если у меня их нет?
— Они у тебя есть, — ответила она после короткой паузы. — Иначе бы ты не говорил «если». И потом, подумай: если Фунт еще не знает, что ты поселился в гостинице, то через час будет знать, а еще через час ему доложат, что ночь мы провели вместе.
Я отсчитал нужную сумму и вручил ей. Пересчитав банкноты, она убрала их под блузку и налила себе полный фужер шампанского. Задержав руку с бутылкой, посмотрела на меня и плеснула во второй бокал.
— Давай выпьем. За удачу. По-моему, она тебе нужна не меньше, чем мне.
Я проводил Татьяну до вестибюля, через стеклянные двери увидел, как она дошла до проспекта и остановилась на краю тротуара, оскальзываясь на высоких каблуках и взмахивая рукой перед каждой появляющейся машиной. Утренние водители упорно не реагировали на нее, наконец кто-то остановился. Наклонившись в кабину, Татьяна договаривалась, переминаясь с ноги на ногу и резкими движениями откидывая волосы со лба. Сев в машину, помахала рукой и смотрела в мою сторону до тех пор, пока не скрылась из виду.
Я выписался из гостиницы. Фунту действительно могут донести, что я провел здесь ночь, и он может запаниковать и отменить свое мероприятие.
От гостиницы я пешком дошел до дома, расположенного рядом с моим бывшим отделением, и с грустью посмотрел на окна второго этажа. На «моем» окне вместо затертых до дыр зеленых занавесок появились жалюзи, а так все осталось без изменений: горящий над входом яркий фонарь, потрепанный службой «уазик», занесенные снегом «жигули» в углу двора. И вполне возможно, что сидящий за пультом дежурный именно сейчас, зевая и ругаясь, с удивлением читает ориентировку о моем розыске…
Нужная мне квартира располагалась на последнем этаже обшарпанной «хрущевки» и была оснащена солидной металлической дверью.
Звонить пришлось долго, пока хозяин, глянув в глазок, отпер с лязгом тяжелые замки.
— Привет, — сказал он таким тоном, словно давно ждал моего визита. — Заходи.
Квартира была обставлена более чем скромно, и железная дверь оберегала не хранящиеся за ней ценности, а самого хозяина, чей род занятий напрямую был связан со всевозможными опасностями. Когда-то я помог этому немолодому, невзрачной наружности худощавому мужчине, отсрочив наступление серьезных неприятностей. Он принадлежал к тому типу людей, которые не забывают о неотданных долгах, даже если роли переменились и вчерашний хозяин положения сегодня сам выступает в роли просителя. Я не сомневался: он не откажет мне в помощи.
Мы прошли на кухню. Он поставил на плиту чайник и включил тостер.
— Как дела? — спросил он, нарезая колбасу. — Чисто символический вопрос, и так вижу, что не блестяще. |