Бар расположился у самой дороги, на заднем дворе виднеются длинные скамейки. Там готовят барбекю. Я подумал, что это совсем неплохо, ведь в последнее время стоит такая жара. С наступлением темноты на деревьях красиво зажигаются огоньки. Женщинам такая ерунда нравится. Но я тут же осознаю, что при выборе места для свидания с ней дал маху. Сегодня идет дождь – за окном бушует душная, гнусная гроза. Поэтому всем, хотят они того или нет, приходится набиться в помещение. А без скамеек, теплого вечера и огоньков на деревьях бар приобретает совсем другой вид. Если что-то изредка и нарушает в нем тишину, то лишь чья-то отрыжка. Музыки нет, от яркого света люминесцентных ламп над головой, заливающих ослепительным светом алюминиевые столы, заставленные пустыми стаканами и пивными банками, болят глаза и голова. Линолеум под ногами скользит от следов забрызганных грязью башмаков. Я думал, что будет… – как же это называется? ага, вспомнил, атмосферно! – но теперь вижу, что ничего хорошего здесь нет.

Заказываю себе «Ерш». За барной стойкой висит зеркало – еще одна причина, по которой я не только выбрал этот бар, но и устроился на вполне определенном месте. Так мне прекрасно видна дверь.

Женщина переступает порог, свежая после дождя, и я тут же ее узнаю. Она выглядит в точности как на фотографии. Белокурые волосы цвета сливочного масла; добрые, голубые глаза. Она смотрит по сторонам, и я еще отчетливее вижу это злачное местечко ее глазами. Кроме нее, других женщин в заведении нет. К тому же в баре явно стоит посторонний запах, которого я раньше не замечал. Что-то вроде клетки с хомяком, которую давно пора почистить. Или с мышью. (Ну нет, об этом думать не надо.)

Она делает несколько шагов и садится за алюминиевый стол. Значит, либо оптимистка, либо отчаялась. А я-то все никак не мог решить, уйдет она сразу или нет, когда увидит, что парня с белозубой улыбкой со стоковой фотографии в Интернете тут нет. (Свою фотографию я не использую, этот урок я выучил быстро. Фотку я нашел на сайте какой-то бухгалтерской компании. На ней парень делает вид, что подписывает какие-то бумаги, хотя на самом деле улыбается на камеру, демонстрируя белые зубы.) Она заказывает что-то измученной официантке. Газировку. Стало быть, оптимистка и не лишена здравого смысла. Ее волосы падают на плечи, скрывая лицо за колыханием кремовой копны. На ней голубое платье. Иногда они приходят в джинсах или клетчатых рубашках, однако мне это не нравится. Но нынешняя женщина все сделала правильно. Ее платье не развевается, потому что сшито не из органзы, а из более плотного материала вроде вельвета или денима. Обута она в ботинки, а не сандалии, но тоже ничего. Когда мы обменивались сообщениями, я вел себя очень аккуратно. Поговорил о том альбоме, записанном той певицей, – он назывался «Синева». Сказал ей, что люблю его больше всех. А потом добавил, что люблю этот цвет, потому что у моей дочери голубые глаза. А еще потому, что такие же глаза и у нее самой, – это я добавил, уже когда отношения между нами стали теплее. «Как спокойное, доброе море», – гласила написанная мной строка. Причем это была сущая правда, у нее действительно красивые глаза. Ей мои слова, разумеется, понравились.

«Почему бы нам на свидание не одеться во все голубое? – впоследствии написал я. – Чтобы можно было сразу узнать друг друга».

Ей эта идея пришлась по душе.

Фланелевая рубашка на мне желто-коричневая. На голове зеленая кепка. Даже джинсы у меня и те коричневые. Новая одежда колется, но на ней хотя бы нет моего имени! Мысль о том, что она поступит так же, как первая, – переступит порог, бросит на меня один-единственный взгляд и тотчас уйдет – была мне невыносима.