— Вы дернули слишком сильно! — парировал тот. — Попробуйте вот этот, превосходная ткань!

Масуд Аттаи снял со стены ковер для молитв и, сгибаясь под его тяжестью, развернул перед Чиуном.

Мастер Синанджу забрал у него ковер, как будто тот был не тяжелее носового платка. Внимательно осмотрев ворс, он растер на ковре плевок и поднес ткань к носу.

— Отбеливатель! — с отвращением проговорил он.

— Все современные ковры отбеливают, — ответил Масуд.

Чиун бросил ковер на пол.

— Я ищу не подстилку для ослика, а настоящую персидскую работу. Покажите мне самый лучший ковер.

— Понимаю, — отозвался Масуд Аттаи и исчез за занавеской, откуда вскоре вынес тяжелый голубой сверток.

— Это «ладик» — восхитительная вещь. Обратите внимание на повторяющийся узор из тюльпанов. И только ради вас отдаю всего за пять тысяч риалов, — сказал Масуд, расстилая ковер на полу.

Пока Чиун осматривал товар, Римо окинул лавку внимательным взглядом. На стене он заметил обтянутый крепом портрет аятоллы Хомейни, а над ним — тускло поблескивающую шляпку огромного гвоздя, к которому портрет был прикреплен ветхой бечевкой.

Обернувшись к Мастеру Синанджу, Римо заметил, что тот присел на корточки и кудахчет, изучая рисунок лежащей перед ним ткани.

— Неужели это ваш лучший товар? — спросил Чиун. — Какие тусклые цвета. Этот ковер словно... неживой.

Масуд Аттаи всплеснул руками.

— Вы действительно блестящий знаток! Я должен был понять это с самого начала! Это и вправду лучшая вещь в моем магазине, но, как и все ковры сейчас, он соткан из «табачи», шерсти с бойни. Вы правы, этому ковру не хватает искры жизни. Какая проницательность! Так вы его купите?

— Нет, — отрезал Чиун, поднимаясь на ноги.

— Во всем Иране не ткут сейчас ковров, лучше, чем этот, вы не найдете. То, что вы ищите, можно раздобыть только в музее или у частного коллекционера, а не у простого торговца, как я.

— Я в высшей степени оскорблен!

— Прошу прощения, но времена изменились...

— Тем не менее, вы можете загладить свою вину, — продолжал Чиун.

— Скажите — как?!

— Мне нужен вон тот гвоздь.

Масуд Аттаи взглянул в сторону портрета аятоллы и беспомощно развел руками.

— Не могу — это единственный гвоздь у меня в доме. Знаете, теперь это большая редкость.

— Обещаю достать вам другой, который точно никогда не потеряется.

Масуд Аттаи задумался.

— Хорошо, — наконец согласился он.

Мастер Синанджу подошел к портрету и отвязал удерживавшую его бечевку. Взявшись за шляпку двумя пальцами, он осторожно потянул гвоздь на себя. Деревянная стена скрипнула, и Чиун бросил свою добычу Римо.

Затем Чиун аккуратно поднял изображение Хомейни с пола и ударом пальца между глаз намертво пригвоздил портрет к стене.

Масуд Аттаи взвизгнул и разразился причитаниями, призывая Аллаха отомстить за святотатство.

— В следующий раз не пытайтесь продать мне сгнивший ковер! — бросил ему Чиун, выходя из лавки.

Поспешивший за ним Римо заметил:

— Судя по всему, теперь все не так, как в былые времена.

— Да, следовало догадаться об этом раньше. Мусульмане разорили прекрасную Персию.

— А я думал, что эта страна всегда была мусульманской.

— Нет, эту религию принесли с собой захватчики-арабы, и Дом Синанджу перестал работать на Персию. Как печально. Мне будет больно писать о нашем путешествии в летописи.