В юности он взлетел на крепких крыльях ввысь - и
все царства мира обозрел глазами, способными не мигая глядеть на солнце.
Неустанным, упорным, а под конец - яростным, усилием крыльев он продержался там долго - немногим удается это, - и затем, запечатлев сущность
вещей, как видится она с громадной высоты, спустился постепенно на землю.
Моторы стихли, и всеми своими пятью чувствами мы приготовились к посадке. Впереди и слева пунктирами огней обозначилась военно-морская база
Лонг-Бича, справа замерцала, размыто засветлела Санта-Моника. Огромная и оранжевая, вставала калифорнийская луна над Тихим океаном. Что бы ни
ощущала я в ту минуту - а, как-никак, это была встреча с родиной, - но убеждена и знаю, что ощущения Стара были намного сильней. Огни, луна и
океан явились мне без поисков, сами собой, как овцы на студии старого Лемле; Стар же именно сюда пожелал спуститься после того необычайного и
озаряющего взлета, когда он сверху увидел, куда и как мы движемся и что в движении нашем красочно и важно. Могут возразить, что Стара занесло
сюда случайным ветром, но я не верю. Мне хочется думать, что в этом взлете, в этом "дальнем общем плане" ему открылось новое мерило наших
суматошных надежд и порывов, ловких плутней, нескладных печалей, и что приземлился он здесь, чтобы уж до конца быть с нами, - по собственному
выбору. Как этот самолет, идущий вниз на Глен-дейльский аэропорт, в теплую тьму.
Глава 2
Был июльский вечер, десятый час, и когда я подъехала к студии, то в закусочной напротив увидела нескольких статистов, засидевшихся у
китайских бильярдов. На углу стоял "бывший" Джонни Суонсон в своем полуковбойском наряде, угрюмо и невидяще глядя на луну. В немых ковбойских
фильмах он когда-то славился наравне с Томом Миксом и Биллом Хартом, теперь же было грустно и заговорить с ним, и, поставив машину, я поскорей
юркнула через улицу в главный вход.
Полностью студия не затихает и ночью. В лабораториях и в аппаратных звукового цеха работа идет сменами, и в любые часы суток техперсонал
наведывается в студийное кафе. Но вечерние звуки с дневными не спутать - мягкий шорох шин, тихий гуд разгруженных моторов, нагой крик сопрано в
микрофон звукозаписи. А за углом рабочий в резиновых сапогах мыл камерваген из шланга, и в чудесном белом свете вода опадала фонтаном среди
мертвенных индустриальных теней. У административного здания в машину бережно усаживали мистера Маркуса, и я остановилась не доходя (устанешь
ждать, пока он вымямлит тебе два слова - пусть даже просто "спокойной ночи"), прислушалась к сопрано, снова и снова повторявшему "Приди, люблю
тебя лишь"; мне запомнилось, потому что певица повторяла все ту же строку и в момент землетрясения, которое грянуло минут через пять."
Кабинет отца находился в этом старом здании, где по фасаду тянутся балконы-лоджии, и непрерывные чугунные перила напоминают тугой трос
канатоходца. Отец помещался на втором этаже, рядом с ним - Стар, а по другую руку - мистер Маркус. Сегодня весь этот ярус окон светился. Сердце
екнуло при мысли, что Стар так близко, но я уже научилась держать в узде свое сердечко - за весь месяц, проведенный дома, я видела Стара лишь
однажды.
Об отцовских апартаментах можно бы немало странного порассказать, но я коснусь кратко. Три бесстрастнолицые секретарши (я их с детства
помню) сидели, как три ведьмы, в приемной - Берди Питере, Мод (забыла, как дальше) и Розмэри Шмил; уж не знаю, благодаря ли имени или чему
другому, но Розмэри была, так сказать, старшей ведьмой, у нее под столом находилась кнопка, отпирающая посетителю врата отцовского тронного зала. |