Она покачала головой:

— Не знаю.

— Ну вот видишь! — обрадовался я. — А ты панику разводишь.

Она снова подняла на меня глаза и, глядя мне в переносицу, заговорила.

— Слушай, Саша, я не понимаю, что происходит. — Голос у нее был такой, что я старался не смотреть в сторону Лили Федотовой, заинтересованный взгляд которой я ощущал на себе почти физически. — Я приезжаю из Швейцарии, приезжаю домой, а там никого нет. Мне почему-то не хочется сидеть в пустой квартире, и я решаю ехать к папе. Приезжаю к нему, а там… Ты знаешь. Утром прихожу домой, а Володи по-прежнему нет, и я замечаю то, что не заметила, когда приехала в первый раз: всюду пыль, в холодильнике все прокисло и пропало. Володи нет уже давно, это ясно. Если бы он действительно куда-нибудь уехал, он оставил бы мне записку, я в этом уверена. Но он не оставил.

— Может, у него не было такой возможности? — предположил я.

Она покачала головой:

— Дело не в записке. Он оставил бы что-нибудь другое. Знак какой-нибудь, я бы поняла. У нас много эзотерических уловок.

— Каких уловок? — переспросила Лиля.

— Эзотерических, — повторил я вместо Тани. — То есть для посвященных. Узнает только тот, кто знает.

— Я поняла, — кажется, обиделась следователь.

— Ну вот, — продолжила Таня. — Я ничего не могу понять. И я пришла сюда, к тебе. А тебя… — она запнулась. — А тебя — не-е-е-е-ет!!!!!! — И она зарыдала в голос, никого уже особо не стесняясь.

Я посмотрел на Лилю. Та посмотрела на меня и вдруг стала корчить мне рожи. Невероятным усилием я привел в движение свои мозговые извилины и понял, что мой симпатичный помощник изо всех сил старается не расхохотаться. Что это ее так рассмешило? — озадачился я и услышал чуть ли не стон, который издала Лиля. Повторное движение моих мозговых извилин помогло понять, что причина этому неожиданному веселью более чем проста и прозаична. Рассмешила Федотову моя напрочь обалдевшая физиономия. И, видимо, понять ее было можно. Хотя наедине надо будет сделать выволочку: смеяться над боссом в присутствии посторонних у нас не позволяется.

Я быстренько взял себя в руки.

— Ну хорошо, хорошо, — стал я успокаивать Таню. — Ну нет меня, а плакать-то зачем? Куда я денусь, вот он я!

Таня уже достала платок и стала вытирать нос, хлюпая и всхлипывая.

— Я знаю, это мелочь, — срывающимся голосом проговорила она, — но именно из-за этого мне и стало как-то особенно горько. Вот, подумала я, и так столько горя, а Турецкий ходит где-то, и ему дела до меня не-е-е-е-е-ет! — И она снова зарыдала.

— Успокойся, Танечка, успокойся, — растерянно гладил я ее по голове, чувствуя себя совершеннейшим болваном.

Бедная женщина, подумал я. Она изо всех сил старалась быть сильной, достойно перенести все свои беды и невзгоды, а пустая мелочь вывела ее из себя, стала той самой последней каплей, которая переполнила чашу терпения. И она не выдержала. Ну что ж. Это бывает.

— Таня, скажи мне, — рука моя продолжала делать кругообразные движения вокруг ее головы. — Ты звонила кому-нибудь насчет Володи? На работу ему, например?

Она уже почти успокоилась. Не поднимая глаз, покачала головой.

— Ну так что же ты?! — облегченно воскликнул я. — Давай сейчас же и позвоним. И спросим!

— Нет! — резко подняла она голову.