Шанель Клитон. Последний поезд на Ки-Уэст
Моей семье, моим любимым…
Глава 1
Хелен. Суббота, 31 августа 1935 года Тысячу раз я представляла себе смерть мужа. Как правило, в этих грезах он гибнет в лодке: море волнуется, дует ветер, Том перевешивается через край, падает в воду, и его уносит сильным течением – голова мелькает в бирюзовом водовороте, лодка качается посреди океана, и вокруг нет ни души, и никто не придет на помощь. Порой видение приходит ко мне, когда я занимаюсь домашними делами, скажем, развешиваю белье – белые простыни полощутся на ветру, и в воздухе пахнет щелоком, – или когда я жарю рыбу, которую Том ловит, выходя в море на «Хелен». С этим суденышком меня роднят два обстоятельства: имя и тот факт, что дни нашей славы давно миновали. Бывает, эта греза приходит ко мне во сне, и, вздрогнув, я просыпаюсь, дышу тяжело и прерывисто, в унисон с храпящим рядом мужем, чья волосатая рука давит мне на поясницу, а смердящее джином дыхание обжигает шею. Сегодня это сон, и, проснувшись, я не чувствую на себе тяжесть его руки: постель пустует, и только вмятина в матрасе на том месте, где лежал мой супруг. Как я могла проспать? Я быстро одеваюсь и бегу в ванную, надеясь за оставшееся время привести себя в порядок настолько, насколько это возможно. Именно утренние часы – время до того, как Том уходит в море, а солнце показывает свой лик, – определяют для нас дальнейшее течение дня. Если Том доволен, погода хорошая, рыбы много, а я все делаю как положено, то день будет сносным. Если Том недоволен… К горлу подкатывает тошнота. Пульсирующая боль в животе отдает в спину, и я вжимаюсь в стену спальни. Малыш пихается, я провожу рукой вниз, чтобы почувствовать, как он шевелится. Последние несколько дней ребенок ведет себя активнее, вертится и пинается – прокладывает себе путь на белый свет, ведь срок уже не за горами. Тошнота отступает, я выпрямляюсь, и боль проходит так же быстро, как и пришла. Я выхожу из спальни в большую комнату – она же кухня и гостиная, – где за столом, задвинутым в угол, сидит Том. Когда девять лет назад после свадьбы Том впервые привел меня сюда, дом казался идеальным местом для начала совместной жизни и создания семьи. Я до блеска оттерла каждый его уголок, и, несмотря на то что мебель была нам не по карману, я бродила по пляжам в поисках любопытных вещиц, брошенных на берегу лодочниками и контрабандистами, которые можно было бы использовать. Обеденный стол, над которым сейчас нависал Том, когда то был ящиком, в котором, вероятно, во времена сухого закона перевозили контрабандный алкоголь. Место, которое я когда то прибирала с воодушевлением, окрыленная его возможностями, теперь выглядит как свидетельство краха, постигшего нас. Дом, с которым я связывала столько надежд, оказался еще одним обманутым ожиданием: в полу не хватает досок, снаружи облупилась краска, жилое пространство стало прибежищем всевозможных тварей и паразитов, которые забиваются во все щели, и единственным плюсом осталась близость к морю – до него метров пятнадцать, не больше. Лодка Тома пришвартована в бухте неподалеку. Когда он в море, домик кажется уютным, надежно защищенным от внешнего мира зарослями мангровых деревьев. Когда он дома, это руки, смыкающиеся у меня на горле. – Шторм идет, – раскатисто произносит Том, сидя ко мне спиной. Из за ребенка моя походка стала тяжелее обычной и извещает о моем приближении прежде, чем я успеваю настроиться на контакт. Его стул стоит так, чтобы он мог обозревать с него океан за окном. Для рыбака погода – это все. – На Багамах ливень, – добавляет он хриплым со сна голосом, в котором слышится та самая неописуемая интонация, которая все росла с годами нашего брака. |
