В Томе меня привлекла эта его любовь к морю – капли воды на коже, привкус соли на губах при поцелуях украдкой, ветер в волосах и, когда он уходил на лодке, – ощущение приключения. Тогда я была моложе: мне было всего пятнадцать, когда мы начали встречаться, шестнадцать – когда поженились, и меня привлекали, казалось, безобидные вещи – его большие ладони, мускулистые загорелые руки, широкие плечи, накачанные тасканием коробок и ящиков с сомнительным содержимым. Я думала, что с таким мужчиной буду в безопасности, но это оказалось еще одним обманутым ожиданием.

 – Погода испортится? – спрашиваю я.

 В нашем захолустье штормов хватает. Да, последнее время не случалось сильных гроз, но когда я была девочкой, по Ки Уэст ударил страшный ураган. К счастью, обошлось без жертв, однако я до сих пор помню, как задувал ветер, а вода едва не поглотила дом моих родителей. Я была вне себя от ужаса.

 – Да похоже, можно не беспокоиться, – отвечает Том. – Бюро погоды считает, как сказали по радио, что он пройдет мимо.

 – Ты сегодня выходишь в море? – Я стараюсь говорить ровным голосом. Я уже уяснила, что настойчиво интересоваться тем, куда он пойдет и что будет делать, не стоит. В такие времена мужчина может решиться на что угодно, чтобы добыть пропитание.

 Том утвердительно вздыхает.

 Я прохожу к столешнице, стараясь ничего не задеть, но мое бедро врезается в плиту, и я спотыкаюсь о ящик со льдом на полу.

 В тесном домишке и в тисках семейных уз приноравливаешься использовать физическое пространство в качестве своего рода защиты, обретаешь текучесть и пластичность, чтобы прогибаться под чужую волю. Но сейчас мое тело изменилось, живот раздулся, ноги стали неуклюжими, и мне пришлось заново осваивать искусство занимать как можно меньше места – для себя и ребенка. Когда вас двое, трудно действовать быстро.

 Я ставлю перед Томом завтрак.

 Он хватает меня за запястье, сжимая его так, чтобы я поморщилась, но не настолько сильно, чтобы упала на колени. Состояние дома – не единственный показатель характера наших взаимоотношений. У нашего брака есть и другие отметины.

 – Зачем тебе знать, пойду ли я сегодня в море? – требовательно спрашивает он.

 – Я… испугалась. Если погода плохая, это будет опасно.

 Он сжимает сильнее, впиваясь ногтями мне в кожу.

 – Хочешь сказать, я плохо знаю море? Да я рыбачил в этих водах еще мальчишкой.

 Кровь пульсирует в запястье, кожу обжигает боль, колени подкашиваются под тяжестью живота и из за стискивающих руку пальцев.

 Я цепляюсь другой рукой за край стола, стараясь не упасть.

 – Я знаю. Это из за малыша. Срок подходит, я нервничаю. Извини…

 Боль нарастает, я уже не нахожу слов – бормочу что то несвязное, лишь бы он отпустил меня – нас, – чтобы это не переросло во что то другое, более ужасное, чем синяки на запястье.

 – Женщины, – бормочет себе под нос Том и разжимает руку.

 Запястье пульсирует, а он переключает внимание на еду, которую я ему приготовила.

 Он впивается зубами в маисовую лепешку, и его ярость мгновенно улетучивается.

 Он быстро ест, а я, как обычно по утрам, вожусь на кухне и погружаюсь в привычную, как заношенное платье, грезу, но внешние шумы нарушают ее – скрежет вилки по тарелке, звук отодвигаемого стула, тяжелые шаги до двери, и вот я снова остаюсь одна в маленьком домике, стоящем на сваях.

* * *

Тяжело ступая по песчаной земле, я иду от дома к ресторану, где работаю официанткой, проходя мимо очереди мужчин, ищущих себе хоть какую то подработку.