– Будет сделано, кэп.

Приняв у старпома бинокль, кок с важным видом повесил его на грудь. Понимая, что особой помощи, кроме лишней пары рук, от неразлучной парочки ждать как всегда не придется, Тарас решил определить их на самое легкое задание. Иначе будут только под ногами мешаться или натворят чего.

– Батон, Савельев – рубка и связь. Американцы – технические отсеки. Ворошилов – со мной, поищем каюту капитана. Очень хочется заглянуть в судовой журнал и постараться понять, что за чертовщина тут приключилась. В случае опасности зовите на помощь.

– Как мы не заблудимся в этом лабиринте? – глянув на коридор за повисшей на одной петле полуовальной дверью, из которой дохнуло промозглым арктическим ветром, Паштет поежился. – Тут сам черт ноги сломит, а раций‑то у нас нет.

– Вот, – Тарас достал из бокового кармана рюкзака четыре разноцветных грифельных стержня. – По одному на пару. Будете чертить по пути, чтобы не заблудиться. Стрелки, пометки, кому как удобнее.

– А во сколько сбор? – в свою очередь поинтересовался Треска и поправил ушанку. – Долго нам тут зады отмораживать?

– Пока все не обыщем или не найдем что‑нибудь полезное. В общем, к вечеру на этом месте, – Тарас посмотрел на видимый в проломе далекий морской горизонт. – Более точного времени назначать нет смысла, поскольку часы есть только у Паштета.

– Сейчас полвторого, – звонко отчитался Паштет, выпятил грудь под завистливым взглядом Трески и вернул на место отогнутый рукав натовской куртки. Старинные наручные часы являлись предметом его особой гордости, поскольку были механические, а не электронные, и не пострадали в войну.

Как драгоценность с загадочной для молодого поколения надписью «carl zeiss»,  двадцать лет исправно отсчитывающая минуты молчания по человечеству, ни с того ни с сего угодила к нему в руки, не знал даже дувшийся на эту тайну Треска. И на мен Паштет никогда не шел, какую бы своеобразную роскошь нового мира не предлагали взамен лазавшие на поверхность мародеры и залетные караванщики‑торгаши.

Нет, и все тут.

Украсть не пытались: Убежище‑то одно – и рано или поздно воришка все равно объявится, либо пропажа всплывет в самый неподходящий момент. А в подземном бункере, приютившем несколько членов личного состава ВМФ и их семей, за кражу полагалась высшая и самая страшная мера наказания в изуродованном радиацией мире – изгнание на поверхность.

Флотская дисциплина за двадцать лет сохранилась, как во времена ДО. Но в те дни, когда у пионерцев гостили караванщики или мародеры из окрестностей, Старейшины всегда незримо усиливали охрану. От залетных можно было ждать чего угодно – начиная с грабежей и заканчивая фатальными диверсиями по захвату территории.

О‑о‑о! Эй, паря, сменяемся на тйкики, ы? Зырь, чё есть! – как‑ то, когда Паштет решил посмотреть завозной товар в передвижном рынке, к нему обратился один из многочисленных барыг. На ящике перед ним на брезенте были разложены какие‑то ветхие черепки.

– Не интересует, – на ходу отмахнулся рыбак.

– Да не торопись, я за твои вот что тебе, – масляно сверкнул уцелевшим глазом жирный брыластый торгаш.

Заметив, что прохожий замешкался, торговец уже выудил откуда‑то из‑под ящика нечто, завернутое в несколько слоев тряпья, и через мгновение Паштет чуть не ахнул от неожиданности. Внутри оказалась поразительной красоты статуэтка девушки, сидевшей, поджав ноги, такой белизны, что пионерец чуть не зажмурился.

– Как говорится, экшклюзиффчик, – смрадно дыша перегаром и вцепившись в покупателя, поманил скряга‑коротышка кургузым пальцем с грязным ногтем.