Оказавшись перед развороченной, покрытой копотью дверью, Лера потянула из‑за спины пистолет огнемета и вошла в помещение. Она была тут всего один раз, но успела запомнить многое, – включая изуродованные тела на операционных столах. Не то, чтобы она испугалась, но сейчас, в одиночку, было как‑то неуютно.

«Сколько же в прошлом было зла и жестокости, – с внутренним отвращением подумала Лера. – Люди вот так запросто издевались и убивали себе подобных. Ради чего? Чтобы я спустя двадцать лет это увидела? Спасибо. Мне и своего „наследства“ хватает».

Все стены занимали стеллажи с хирургическими инструментами, о назначении которых даже не хотелось думать, морозильными камерами, центрифугами для сепарации и пузатыми колбами с залитыми формальдегидом препарированными органами и обезображенными конечностями людей и животных.

В ту часть лаборатории, где во льду неподвижно скорчились вмурованные тела несчастных военнопленных, отправленных на биоматериал, Лера даже не посмотрела. По телу пьяной волной растекался адреналин.

Ладно, пора приступать. Запаливая огнемет, она прошла к хранилищу, где находились штаммы вируса. Здесь все было так же, как несколько дней назад, когда ударили австралийцы.

Несколько железных контейнеров, водруженных друг на друга в дальнем углу небольшой технической комнаты. Она пересчитала ящики. Семь, восьмой разломан. Было десять. Значит, еще три успели отнести на лодку.

Потратив некоторое время, чтобы поставить их в ряд, Лера повозилась с креплениями и открыла каждый, проверяя аккуратные ряды мутных маленьких колбочек, окруженных давно истлевшей поролоновой прокладкой.

Позади в коридоре чуть хлопнула дверь, с которой игрался налетавший снаружи ветер.

Было и еще несколько ящиков, в которых оказались такие же колбочки, но с жидкостью посветлее. Не в силах прочитать маркировки на немецком, Лера решила действовать наверняка и присоединила контейнеры к остальным. Мало ли что в них.

Вырвавшаяся из сопла струя шипящего пламени хлестко прокатилась по помещению. Через несколько секунд огонь вовсю пожирал контейнеры, стены и пол. Плавилась пластмасса, бодро трещало дерево, не способное гнить в Антарктике. Вскоре жалобно зазвякали колбы со штаммами.

Запоздало спохватившись, Лера поспешно натянула на лицо респиратор, хоть и помнила, что вирус боялся огня и не передавался воздушно‑капельным путем.

– Сгори ты к черту, – сквозь зубы пробормотала она, вспомнив, сколько было потеряно жизней и надежд по пути сюда. – Тварь.

Пожар разгорался. Но разошедшейся девушке этого было мало. Выйдя из хранилища, она прошлась между прозекторскими столами, щедро угощая огнем привязанные к ним мутировавшие тела, стараясь ничего не упустить. Чтобы ничего не осталось. Только угли и пепел.

«Мерзость. Хоть они и несчастные, – мысленно содрогнулась Лера и вдруг заметила на одном из столов оставленный кем‑то подсумок. – Да это же сумка Ежи! – догадалась она, обходя огонь и подходя ближе. – Скорее всего, он забыл ее здесь, когда со станции пришел сигнал о нападении австралийцев». Она не только выполнит за мужиков их работу, но еще и вернется не с пустыми руками, а с чем‑ то ценным. Девушка помнила, что каждая вещь, принадлежавшая Ежи, никогда не лежала просто так и могла быть пущена в дело в любой момент.

Взяв сумку покойного поляка, Лера застегнула грузный подсумок на бедрах. Времени рассматривать содержимое не было – хотелось довершить задуманное и убраться отсюда как можно скорее. Еще успеет, когда вернется на лодку и гордо покажет свою находку остальным, и особенно дяде Мише.

Становилось жарко. Пятясь, Лера отошла к развороченному дверному проему, наблюдая дела своих рук. Позади в коридоре снова хлопнула дверь.

Разбушевавшийся огонь с ревом пожирал всё и вся. Рушились полки, лопались банки и колбы, и из них на кафель вместе с жидкостью выворачивались фрагменты дымящейся плоти.