|
Левонтьевские ребятишки сначала ходили тихо. Лишь позвякивала крышка, привязанная к медному чайнику. Чайник этот был у старшего парнишки, и побрякивал он, чтобы мы слышали, что старшой тут, поблизости, и бояться нам нечего и незачем. Вдруг крышка чайника забренчала нервно, послышалась возня. -- Ешь, да? Ешь, да? А домой чЕ? А домой чЕ? -- спрашивал старшой и давал кому-то тумака после каждого вопроса. -- А-га-га-гааа! -- запела Танька. -- Шанька шажрал, дак ничо-о-о... Попало и Саньке. Он рассердился, бросил посудину и свалился в траву. Старшой брал, брал ягоды да и задумался: он для дома старается, а те вон, дармоеды, жрут ягоды либо вовсе на траве валяются. Подскочил старшой и пнул Саньку еще раз. Санька взвыл, кинулся на старшого. Зазвенел чайник, брызнули из него ягоды. Бьются братья богатырские, катаются по земле, всю землянику раздавили. После драки и у старшого опустились руки. Принялся он собирать просыпанные, давленые ягоды -- и в рот их, в рот. -- Значит, вам можно, а мне, значит, нельзя! Вам можно, а мне, значит, нельзя? -- зловеще спрашивал он, пока не съел все, что удалось собрать. Вскоре братья как-то незаметно помирились, перестали обзываться и решили спуститься к Фокинской речке, побрызгаться. Мне тоже хотелось к речке, тоже бы побрызгаться, но я не решался уйти с увала, потому что еще не набрал полную посудину. -- Бабушки Петровны испугался! Эх ты! -- закривлялся Санька и назвал меня поганым словом. Он много знал таких слов. Я тоже знал, научился говорить их у левонтьевских ребят, но боялся, может, стеснялся употреблять поганство и несмело заявил: -- Зато мне бабушка пряник конем купит! -- Может, кобылой? -- усмехнулся Санька, плюнул себе под ноги и тут же что-то смекнул; -- Скажи уж лучше -- боишься ее и еще жадный! -- Я? -- Ты! -- Жадный? -- Жадный! -- А хочешь, все ягоды съем? -- сказал я это и сразу покаялся, понял, что попался на уду. Исцарапанный, с шишками на голове от драк и разных других причин, с цыпками на руках и ногах, с красными окровенелыми глазами, Санька был вреднее и злее всех левонтьевских ребят. -- Слабо! -- сказал он. -- Мне слабо! -- хорохорился я, искоса глядя в туесок. Там было ягод уже выше середины. -- Мне слабо?! -- повторял я гаснущим голосом и, чтобы не спасовать, не струсить, не опозориться, решительно вытряхнул ягоды на траву: -- Вот! Ешьте вместе со мной! Навалилась левонтьевская орда, ягоды вмиг исчезли. Мне досталось всего несколько малюсеньких, гнутых ягодок с прозеленью. Жалко ягод. Грустно. Тоска на сердце -- предчувствует оно встречу с бабушкой, отчет и расчет. Но я напустил на себя отчаянность, махнул на все рукой -- теперь уже все равно. Я мчался вместе с левонтьевскими ребятишками под гору, к речке, и хвастался: -- Я еще у бабушки калач украду! Парни поощряли меня, действуй, мол, и не один калач неси, шанег еще прихвати либо пирог -- ничего лишнее не будет. |
