— Ваш издатель очень рекомендовал вас. Он о вас весьма высокого мнения, — добавила Мириам.

Трудно было в это поверить. Я только однажды встречался с Кнутом Мегельбахом у него в офисе. Он метался по своему кабинету, одной рукой брал книги с полок и снова заталкивал назад, другой играл мелочью в кармане штанов. Я вдохновенно лгал о предстоящем Ренессансе Каминского: будут появляться новые диссертации, парижский Центр имени Помпиду подготовит специальную выставку, а историческая ценность его воспоминаний? Нельзя забывать, с кем он был знаком, ведь его учил живописи Матисс, он дружил с Пикассо, его воспитывал Рихард Риминг, великий поэт. Я хорошо знаком, собственно говоря, даже дружен с Каминским, нет никаких сомнений, что он будет говорить со мной откровенно. Недостает лишь самой малости, чтобы он стал предметом всеобщего интереса, о нем будут писать в иллюстрированных журналах, цены на его картины поднимутся, а его биография точно будет бестселлером.

— И что же это? — спросил Мегельбах. — Чего не хватает?

— Конечно, пусть сначала умрет.

Какое-то время Мегельбах ходил туда-сюда и размышлял. Потом он остановился, с улыбкой посмотрел на меня и кивнул.

Я ответил Мириам:

— Весьма польщен. Кнут — мой старый друг.

— Так как, вы сказали, вас зовут? — спросил Каминский.

— Мы должны еще кое о чем договориться, — вставила Мириам. — Услуга…

Ее прервал звонок моего мобильного телефона. Я вытащил его из кармана штанов, увидел номер абонента и отключил.

— Что это было? — спросил Каминский.

— Услуга за услугу: будьте любезны показывать нам все, что собираетесь публиковать. Вы согласны?

Я посмотрел ей в глаза. Я ждал, что она отведет взгляд, но, как ни странно, она не сдалась. Я уставился в пол, на свои грязные ботинки.

— Конечно.

— А что касается старых знакомых, они вам не понадобятся. Для этого есть мы, — сказала она.

— Само собой.

— Завтра меня не будет, можем начать послезавтра. Вы зададите мне вопросы, а если возникнет необходимость, отец что-то дополнит.

Несколько секунд я молчал. В тишине до меня доносилось свистящее дыхание Каминского, он причмокивал губами. Мириам посмотрела на меня.

— Согласен, — произнес я.

Каминский наклонился и закашлялся, плечи у него затряслись, лицо покраснело, он прижал ладонь ко рту. Я с трудом удержался, чтобы не похлопать его по спине. Когда приступ прошел, он оцепенел, словно выпотрошенный.

— Значит, мы все выяснили, — сказала Мириам. — Вы остановились в деревне?

— Да, — ответил я неопределенно, — в деревне.

Уж не предложит ли она у них переночевать? Это было бы мило.

— Ну хорошо, нас ждут гости. Встретимся послезавтра.

— У вас гости?

— Соседи и владелец галереи, где отец выставлялся. Вы его знаете?

— Говорил с ним на прошлой неделе.

— Мы передадим ему, что вы у нас были.

Мне показалось, что она уже думает о чем-то другом. Она неожиданно крепко пожала мне руку и помогла отцу встать. Они медленно пошли к двери.

— Цёльнер, — Каминский остановился, — сколько вам лет?

— Тридцать один.

— Почему вы это выбрали?

— Что?

— Журналистику. Зачем вы пишете для крупных газет? Чего хотите добиться?

— Мне это просто интересно! Многому учишься, можешь заниматься тем, что…

Он покачал головой.

— Да мне просто не хочется делать ничего другого!

Он нетерпеливо стукнул тростью о пол.