— Пожалуй. — Он убрал руки из-за головы, стул резко выпрямился. — Два года назад я проводил в университете семинар по его творчеству. Молодые люди были совершенно растеряны. Он для них пустое место.

— Вы с ним когда-нибудь встречались?

— Нет, зачем? Когда вышли мои «Комментарии к творчеству Каминского», я послал ему экземпляр. Он даже не ответил. Не счел нужным! Как я уже говорил, он художник хороший, а хорошие художники — дети своей эпохи. Вне времени только великие.

— Вы должны были к нему поехать, — сказал я.

— Простите, что вы сказали?

— Бессмысленно писать письма и ждать ответа. Нужно ехать самому. Нужно свалиться как снег на голову, нужно нагрянуть. Когда я писал свою зарисовку о Вернике… Вы знаете Вернике?..

Он смотрел на меня наморщив лоб.

— Он только что покончил с собой, и его семья не хотела со мной встречаться. Но я не уходил. Торчал у входной двери и повторял, что в любом случае напишу о его самоубийстве, так что пусть выбирают, говорить со мной или нет. «Если не дадите мне интервью, — сказал я, — значит, ваша точка зрения в статье учтена не будет. Но если бы вы согласились…»

— Простите, — Коменев наклонился и пристально посмотрел на меня, — о чем вы, собственно?..

* * *

— …Они недолго прожили вместе. Через год Тереза от него ушла.

Официант подал Сильва бифштекс с жареным картофелем, он жадно схватил нож и вилку и стал есть, шея у него дрожала, когда он глотал. Я заказал еще кока-колу.

— Она действительно была необыкновенная. Она видела в нем не то, чем он тогда был, а то, чем он мог стать. И потом она его таким и сделала. Я до сих пор помню, как она посмотрела на одну из его картин и тихо сказала: «А это непременно должны быть орлы?» Если бы вы только слышали, как она произнесла: «Орлы». Так кончился его символистский период. Тереза была чудесна! Брак с Адриенной стал неудачной копией этих отношений, она была немного похожа на Терезу. Сказать ли больше? По-моему, он так и не смог ее забыть. Если в жизни каждого человека есть своя решающая катастрофа… — он пожал плечами, — то у него была такая.

— Но дочь-то у него от Адриенны?

— Адриенна умерла, когда Мириам исполнилось тринадцать. — Он уставился в пустоту невидящим взглядом, как будто воспоминание причиняло ему боль. — Тогда она переехала к нему в этот дом на краю света и с тех пор ведет все его дела. — Он запихнул в рот слишком большой кусок мяса и не сразу смог его прожевать; я отвел глаза. — Мануэль все равно нашел бы людей, которые были ему нужны. Он считал, что мир ему чем-то обязан.

— А почему Тереза от него ушла?

Он не ответил. Может быть, он туг на ухо? Я подвинул диктофон к нему поближе.

— Почему…

— Откуда мне знать! Господин Цёльнер, существует столько объяснений, столько версий, а истина в конце концов всегда оказывается самой банальной. Никто не знает, что произошло, и никто не знает, что думает о нем другой! Пожалуй, нам пора заканчивать. Я отвык от слушателей.

Я удивленно посмотрел на него. Нос у него подрагивал, он отложил нож и вилку и, выпучив глаза, глядел на меня. Что же вывело его из себя?

— У меня осталось еще несколько вопросов, — сказал я осторожно.

— Неужели вы не замечаете? Мы говорим о нем так, как будто его уже нет в живых…

* * *

— …Это было на исполнении одной авангардистской пьесы. — Он выпрямился, потер лысину, провел рукой по двойному подбородку и собрал лоб жирными складками.