– Есть, – потребовал он.

– Сейчас сейчас! – засуетилась Кузьминична и выложила из сумки на стол килограмм говяжьего фарша.

Батый оживился, резво подошел к столу и, прислонив нос к самой упаковке, втянул в себя запах.

В этот момент с ним что то произошло. Он сорвал упаковочную бумагу и стал горстями черпать прокрученное мясо и засовывать его себе в рот. Он поглощал пищу жадно, чавкая и пуская слюну, как голодная зверюга, пока от полуфабриката не осталось и следа.

Дато и Кузьминична наблюдали эту картину зачарованно, можно даже сказать, будто под гипнозом, словно в клетке с тигром находились.

– А а а… – удовлетворенно выдохнул Батый и утер окровавленный рот рукой. – Еще есть что?

– Может быть, хлебушка? – вышла из оцепенения повариха.

Батый сморщился, словно перед ним лимон ели.

– Колбаса есть, – неуверенно сообщила Кузьминична.

– Давай.

Колбасу он сожрал еще быстрее, чем фарш.

Дато, глядя на это поглощение пищи, шепнул на ухо жене, что испытывает непреодолимое желание убить звереныша.

Пожилая женщина перекрестилась и зашептала в ответ: «Что ты, что ты!..»

Обожравшись, Батый отвалился от стола и обвел взглядом присутствующих.

– Мама! – неожиданно произнес он с нежностью.

Но был в этой нежности оттенок опьяненности, одурманенности – в общем, такого состояния, которое позволяет вдруг сказать то, что не одурманенным никогда не произнесешь.

Это уловил старый Дато, и все нутро его сжалось.

Кузьминична же была тронута до слез. Она рванулась к ребенку и обняла его крепко, пачкаясь следами фарша.

– Сыночек мой, дорогой! – пела она, а Батыю, уложившему голову ей на плечо, вдруг нестерпимо захотелось откусить старухе дряблое ухо с дешевой сережкой.

Он перетерпел все ласки и был уложен в мягкую постель.

На ночь Кузьминична рассказала ему сказку про Трех богатырей, про их подвиги и невиданную силу, на что Батый открыл один глаз и презрительно скривил рот.

– И откуда сила то у них такая? – поинтересовался он.

– От земли русской! – ответила повариха. – Откуда же еще!

– Я, пожалуй, посильней буду! – прикинул подросток.

– Конечно, конечно! – улыбнулась Кузьминична. – Ты самый сильный!..

Он заснул и всю ночь рос, как в русских сказках – не по дням, а по часам, так что к утру весь его организм вытянулся до взрослого, мышцы налились редким сплавом силы и выносливости. Под носом проклюнулись редкие усики, а подбородок пустил пяток волосков, черных и завитых.

К тому времени, как он поднялся с кровати, Дато уже отправился починять всевозможные краны и прочищать засоры. Кузьминичне сегодня было во вторую смену, а потому она с раннего утра возилась на кухне, приготовляя Батыю завтрак с жареным мясом.

Он появился перед нею голый, весь сочленение мышц, с короткими мощными ногами и неприкрытым естеством.

– Ой! – вскрикнула Кузьминична. – Как ты вырос!

Старуху, все ее существо, охватил страх. Она, словно кролик на удава, уставилась в черные злые глаза Батыя, и все боязней становилось ей, но оторваться от азиатского взгляда не было мочи.

Еще Кузьминична задалась вопросом: что это сынок держит руки за спиной, как будто что то прячет? А?.. Она не решилась на вопрос, отказалась от него и тут же забыла – из страха.

– Есть буду! – оповестил Батый.

Несмотря на мускулистое тело и грозный до мистиче ского облик, голос юноши был по женски тонок и по машинному бесчувственен, отчего Кузьминична еще более заволновалась. Она уже предчувствовала, что произойдет что то страшное, непостижимое, а потому, сказав, что мясо готово, повернулась лицом к окну, спиной к Батыю.