Сначала Кристина смотрела на стену поверх плеча графа. Теперь же сосредоточила взгляд на его лице, находящемся так близко от ее лица. Ей не нужно было смотреть графу в глаза, а сосредоточиться, например, на его подбородке или губах. Но она смотрела ему именно в глаза, потому что, заглянув в них, уже не могла отвести взгляда. На этот раз, когда раздались первые аккорды, Кристина сделала шаг левой ногой и последовала велению музыки, вместо того чтобы сосредоточенно считать. Она забыла обо всем, кроме звучащей в зале мелодии и движений своего партнера.

Она вдруг поняла, что следует за ним, ведомая интуицией, чувствуя его и понимая, куда он поставит ногу в следующий момент. Она ощутила ритм и, расслабившись, полностью растворилась в нем. Ей не нужно было больше считать, концентрировать внимание на шагах и думать, не наступит ли она в следующий момент на ногу своего партнера. От нее требовалось лишь позволить ему вести.

Иногда глаза графа подергивались поволокой. Так было и сейчас, когда он слегка опустил веки, — такой знакомый взгляд. Его рост, его близость, исходящий от его тела жар и аромат одеколона больше не казались пугающими. Они сомкнулись вокруг Кристины подобно раковине, окутали ее чувственным удовольствием, защитили от всего, что угрожало извне.

Спустя несколько мгновений Кристина смутно осознала, что характер движений графа немного изменился. Теперь они не топтались на небольшом пятачке, а кружили по всему залу, привставая на мыски и поворачиваясь в такт музыке. И Кристина вдруг почувствовала то, чего не чувствовала на протяжении многих лет и считала, что уже никогда не почувствует. Она почувствовала рвущуюся из груди радость:

Джерард. Ах, Джерард.

Она не знала, сколько секунд или минут прошло, прежде чем он заговорил.

— Вот видите? Это не так уж невозможно.

Его голос разорвал чары, и Кристина вдруг осознала, что происходит. Она танцует. И танцует вальс. Она кружит по залу, поддерживаемая сильными руками мужчины, улыбается ему, наслаждается каждым мгновением танца и мечтает, как когда-то, о нем и о себе. Она позволила себя соблазнить, позволила этому произойти, как если бы совсем не имела воли и собственных принципов.

Кристина словно бы вновь превратилась в наивную неосмотрительную девочку, а он — в испорченного, пользующегося успехом юношу.

Кристина сбилась с ритма, и они остановились.

Маргарет тут же зааплодировала, и тетя Ханна с готовностью присоединилась к ней.

— О, как красиво вы танцевали, Кристина! — с тоской в голосе воскликнула Маргарет. — Но скажи, ради Бога, откуда ты знала, когда нужно развернуться и куда поставить ноги?

— Теперь вы должны признать, что я была права, — произнесла тетя Ханна. — Ну разве этот танец нельзя назвать самым романтичным из всех существовавших доселе, Кристина?

— Ни в коем случае, — ответила графиня, высвобождая руку и делая шаг назад. — Уверена, наши соседи будут возмущены, если мы включим его в программу рождественского бала. Его нельзя танцевать. Мы же не хотим, чтобы наши гости почувствовали себя неуютно. — Кристина определенно почувствовала себя крайне неуютно, вспомнив, что еще несколько мгновений назад забыла обо всем на свете, кроме танца и… своего партнера.

— Я научусь этому танцу, даже если мне придется умереть, — заявила Маргарет.

— Не думаю, что до этого дойдет, дорогая, — заверила ее тетя Ханна. — Завтра у тебя получится намного лучше, помяни мое слово.

— Те из соседей, кто умеет танцевать вальс, непременно захотят блеснуть своим мастерством, — произнес граф. — А те, кто не умеет, с удовольствием посмотрят на танцующих.