— Я вовсе не злюсь, просто он мне до черта надоел. И если б мы не приехали в Фужер, я бы уехал первым же поездом и на первом же пароходе вернулся бы домой, чтобы нас с ним разделил океан. И чтобы между нами возник огромный умственный барьер. Я не желаю даже находиться на одном континенте с Эф Скоттом Фицджеральдом.

— Но почему, Эрнест?

— Этого не объяснить, по крайней мере на вашем языке. Так что не будем об этом.

— Во всяком случае, мы совсем не туда заехали, — сказала Бо. Очевидно, она перебрала в памяти приметы места, где стояло то дерево, и теперь нашла несходство между тем местом и этим.

Хемингуэй, человек очень земной, вдруг громко расхохотался.

— Из вас вышел бы отличный генерал, Бо, — сказал он и, дав задний ход, вывел «фиат» с узкой проселочной дороги и через несколько километров свернул на другую. В свете фар мы увидели Скотта — промокший и одинокий, он сидел под деревом. — Бедняга, — сказал Хемингуэй.

— О боже милостивый, Скотт, на кого вы похожи, — жалостливо сказала Бо, выходя из машины.

Скотт не пошевелился. Он сидел, скрючившись, как бродяга, пытающийся прикрыть руками свою промокшую нищету.

— Чего это ради вы все вернулись? — спросил он.

— Мы же оставили вам записку.

— Зачем? Ехали бы вы своей дорогой. Я тут сижу и блаженствую, как Диоген в бочке, так что можете убираться туда, откуда приехали.

— А где механик из гаража, что привез тебя сюда?

— Ему некогда было ждать. Я сижу здесь уже шестнадцать часов, а может, и больше.

Хемингуэй не вышел из «фиата».

— Ну иди же сюда, бога ради, — сказал он. — Чего ты, спрашивается, еще ждешь?

Скотт двумя пальцами приподнял свою промокшую, потерявшую всякую форму «федору».

— Я не сойду с этого места, — сказал он.

Хемингуэй пожал плечами.

— Ну, раз так, отдай мне мой плащ, и мы оставим тебя в покое.

— Забирай свой плащ, а я возьму «фиат», — сказал Скотт. — И тогда, ей-богу, мы бросим тебя тут на добрых шестнадцать часов, — заявил Скотт Хемингуэю. — Ты же бросил меня, подонок.

— Ладно. — Хемингуэй вышел из «фиата». — Я тебя бросил. Ну, давай мне плащ.

Мне показалось, что Скотт сейчас вскочит на ноги и бросится на Хемингуэя. Но вместо того он нарочно упал плашмя, как будто от боли, и покатился по раскисшему от дождя склону. Затем он встал на ноги и сказал:

— Сам видишь. Отличнейший плащ. Непромокаемый! Грязеотталкивающий!

Он пачкал плащ Хемингуэя, хлопая по нему грязными руками, но Хемингуэй, бесстрастно глядя на него, не произнес ни слова.

— Скотт, ну что вы в самом деле! — сказала Бо. — Это уже непростительно.

Скотт опять сел на землю.

— Ладно. Это, конечно, непростительно. Но я уже чувствую себя гораздо лучше, так что все вы можете сматываться. Я остаюсь здесь.

— Хорошо, хорошо, оставайся. Раз ты так решил, то одолжи мне твою шляпу.

Скотт протянул Хемингуэю свою насквозь промокшую «федору».Бо хотела было что-то сказать, но я стиснул ее руку, не дав раскрыть рта; мы ждали, что Хемингуэй в отместку за свой плащ начнет гонять эту шляпу по грязи, как футбольный мяч. По-моему, Скотт тоже Предвидел это — он даже пригнулся, чтобы вовремя перехватить Свою шляпу.

Но Хемингуэй поддал кулаком дно, расправил поля шляпы, придав ей должную форму, и водрузил ее на голову Скотту.