– Думаешь, я только хвастаюсь? – ответил Черный Орел. – Раз так, мы сейчас посмотрим, кто из нас скорее испугается убить белого человека.

– Ты не решишься застрелить белого! – произнес Серый Глаз.

– Я не такой трус, как вы! – возразил Черный Орел.

– Мы не трусы! – возмутился Серый Глаз.

– А вот мы это сейчас проверим! – совсем разошелся Черный Орел. – Отсюда видать ферму Робинсона Джонса . Давайте испытаем свою храбрость на нем. Небось, это его курица снесла те яйца, что я разбил.

Лишь только были произнесены эти опрометчивые слова, как все четверо почувствовали себя страшно неуютно, хотя ни один из них не признался бы в этом. Они прекрасно осознавали, что нападение и убийство белого фермера, дом которого служил одновременно почтой и корчмой, не пройдет им безнаказанно. Но теперь они уже не могли отказаться от этого рискованного предприятия, не потеряв своеобразно понимаемой чести. Первым решился Черный Орел:

– Ну так как, принимаете мой вызов или убежите, как вонючие скунсы?

– Я не боюсь белых людей и пойду с тобой, – отозвался Одинокий Пес.

– Я тоже пойду и посмотрю, выстрелишь ли ты первым в белого, как хвалишься, – произнес Хитрый Лис.

– Ладно, и я с вами! – присоединился Серый Глаз.

Ферма Робинсона Джонса располагалась немного в стороне от дороги. В обычные дни здесь останавливались дилижансы, чтобы оставить почту, а пассажиры при случае могли немного подкрепиться и отдохнуть. Но сегодняшний день был воскресеньем, который поселенцы отводили на отдых, молитвы, посещения соседей. Дилижансы в такие дни не ходили, поэтому Джонс вместе с пятнадцатилетней дочерью уже убрались в общем зале, а его младший сын спал в соседней комнате.

Четверо молодых индейцев с некоторым колебанием направились к ферме. Дерзость помаленьку испарялась из разгоряченных ссорой голов. Теперь каждый из них ждал только, чтобы кто то первый выступил с каким то разумным, компромиссным предложением, которое позволило бы им всем отказаться от слишком рискованного предприятия, не теряя при этом достоинства. Но быть этим первым не хотелось никому, каждый боялся обвинения в трусости. Так и получилось, что в мрачном молчании они доплелись уже до фермы и там безотчетно остановились. Черный Орел видел, что товарищи выжидательно смотрят на него. Под этими взглядами он еще больше помрачнел и первым вошел в корчму. Его спутники последовали за ним.

– Хо! Мы хотим есть, дай нам что нибудь! – резко произнес на какой то смеси индейского и английского Черный Орел.

Джонс ничуть не был удивлен приходом молодых дакотов, ведь в сорока пяти милях к юго западу от фермы находилась резервация санти дакотов. Никому не запрещалось покидать резервацию, так что довольно часто мимо фермы проходили группы отправляющихся на охоту в Больших лесах индейцев и у никого это обстоятельство не вызывало ни малейшей тревоги. Правда, он сразу заметил, что молодежь явно не в настроении, и решил побыстрее от них отделаться. После уборки он намеревался отправиться к своим соседям, на ферму Бейкеров. Его жена уже была там. Стараясь не показать своего неудовольствия, Джонс ответил:

– Сегодня воскресенье и священная Библия велит нам праздновать, а не работать в этот день. По воскресеньям мы ничего не готовим для гостей.

– Это написано в твоей священной книге, белый человек. А наш, индейский бог велит в любом случае накормить и напоить усталых путников, – произнес Черный Орел.

– Ты и не должен сам работать, ты ведь мужчина, – вставил Хитрый Лис. – Прикажи своей жене, чтобы она что нибудь приготовила для нас.

– Жены нет дома, – пояснил Джонс. – Она пошла на соседнюю ферму в гости к Бейкерам. Мы с дочкой тоже сейчас туда идем.

– Мы пить хотим, уж наверно твоя религия не запрещает напоить жаждущих? – дерзко вопросил Черный Орел, ища повода, к чему прицепиться.