|
В то время оба они — и он, и маленькая легкомысленная принцесса — были слишком утомлены и подавлены и поэтому абсолютно честны друг с другом. В те немногие короткие дни он обнаружил, что она стала совсем другой. Она наблюдала за каждым его движением с каким-то болезненным обожанием, а когда дотрагивалась до него — до его волос, лица, рук, — пальцы ее были нежными. То, как она прижималась к нему, не обращая внимания, присутствует ли кто при этом и что происходит в данный момент, и ее желание все время находиться в его объятиях было в общем-то довольно приятно.
Но те дни, однако, продолжались недолго. Как только она убедилась, что с ним все в порядке, что он существует на самом деле, а не является плодом ее воображения, который может исчезнуть в любой момент, Се'Недра мало-помалу изменилась. Он чувствовал себя чем то вроде ее собственности. А вслед за первоначальным восхищением этой собственностью принцесса довольно осторожно принялась за осуществление давно задуманного плана. И вот теперь до того момента, когда все права на Гариона должны быть закреплены формально, оставались считанные часы. Сон Гариона стал прерывистым, в нем переплетались сновидения и воспоминания, и он то погружался, то выплывал из сна, подобно морской птице, низко скользящей над волнами. Вот он снова оказался на ферме Фолдора, и даже во сне слышал звон молотка Дерника, и чувствовал запах пряностей, доносившихся из кухни тети Пол. Там были и Рандориг, и Забретт, и Дорун, и Брилл, подкрадывающийся из-за угла. Гарион наполовину очнулся и беспокойно завертелся в королевской постели. Но это невозможно! Дорун мертв, утонул в реке Марду, а Брилл навсегда сгинул за высоченными стенами Рэк Ктола. А затем он очутился во дворце Стисс Тора, и сама Солмиссра — ее нагота просвечивала сквозь прозрачное платье — трогала его лицо своими холодными пальцами. Но Солмиссра больше не женщина. Он сам видел, как она превратилась в змею. Элдрак Грул стучал по замерзшей земле своей железной булавой, повторяя: «Иди, Грат, бейся!» — а Се'Недра испуганно кричала. В хаотическом мире сновидений, переплетенных с реальностью, он увидел Ктачика с искаженным от ужаса лицом, когда он превращался в ничто. А затем Гарион снова стоял с пылающим мечом среди покрытых плесенью руин Ктол Мишрака и смотрел, как Торак простирает руки к мечущимся тучам, видел текущие по его щекам огненные слезы, и снова слышался ему последний крик поверженного бога: «Мать!» — и привычно откликающееся эхо звезд. Гарион встряхнулся, как делал всегда, когда сновидение повторялось, но почти тут же снова погрузился в сон. Стоя на палубе корабля Бэйрека, находившегося у берегов Маллории, он слышал, как Энхег объяснял, почему Бэйрек прикован цепями к мачте. — Нам пришлось сделать это, Белгарат, — мрачно говорил король. — Как раз в самый разгар шторма он превратился в медведя! Он вынудил команду всю ночь грести к Маллории, а перед самым рассветом снова обернулся человеком. — Освободи его, Энхег, — недовольно сказал Белгарат. — Он не превратится снова в медведя — до тех пор пока Гарион в целости и сохранности. Гарион перекатился на спину и сел. Это было удивительным открытием: оказывается, за всеми превращениями Бэйрека скрывалась определенная цель. — Ты же защитник Гариона, — объяснил Белгарат этому гиганту. — Для этого ты и родился. Каждый раз, когда Гариону угрожает смертельная опасность, ты превращаешься в медведя, чтобы защитить его. — Ты хочешь сказать, что я чародей? — недоверчиво спросил Бэйрек. — Это едва ли. Изменить облик совсем не так уж трудно, вдобавок ты не делал этого сознательно. Это делало Предначертание, а не ты. Гарион выбрался из высокой, стоявшей под балдахином кровати и подошел к окну. |
