Эндрю быстрым взглядом ответил на этот язвительный укол и вновь обратился к Ранне:

— А чем вы занимались в Сан-Франциско? Помнится, вы когда-то писали картины?

— Верно, но мне пришлось бросить это дело. Не могла себе позволить расходные материалы. Так что я пела в кофейнях, гадала на картах, предсказывала судьбу. Не так чтобы много зарабатывала — но мне этого хватало, чтобы себя прокормить. И у меня были друзья, у которых я всегда могла переночевать на диване, когда становилось совсем туго. По-вашему, так живут цыгане, бродяжки и ворье, — но меня это вполне устраивало.

Лиззи, фыркнув, поставила бокал.

— А сейчас? Что, больше не устраивает? — Она открыто, в упор посмотрела на Ранну, с отвращением воспринимая все происходящее за столом — как будто та была очаровательной богемной особой, следующей каким-то своим, необыкновенным курсом. Она что, серьезно верила, что кто-то купится на это после всей той дряни, что она здесь после себя оставила?

С губ Ранны сошла улыбка.

— Я научилась принимать жизнь как есть.

— Что означает «оставлять другим прибирать после тебя».

Эндрю быстро встретился с ней взглядом, словно надеясь предотвратить грядущую сцену. Лиззи посмотрела ему в глаза без малейшего чувства вины. После стольких лет, когда она вообще даже не знала, жива Ранна или нет, Лиззи была несказанно огорошена ее внезапным возвращением. Она имела полное право устроить сцену.

Лиззи отодвинула тарелку и снова все внимание устремила на Ранну.

— Сделай всем нам одолжение: избавь от своего неуместного остроумничанья. Может, ты слишком пьяна была, чтобы помнить, что тут творилось — и как ты себя вела, — но меня-то память не подводит. И как ты подворовывала из драгстора, и как вырубилась однажды, надравшись вусмерть, на параде 4 июля, и как устроила пикет перед Ассоциацией военных ветеранов в их праздник. Чего ни вспомню — ты делала все, чтобы нас опозорить!

Ранна, вся сжавшись, подняла на нее взгляд:

— Лиззи, пожалуйста…

— Что «пожалуйста»? Пожалуйста, не надо позорить тебя так, как ты позорила нас?

— Я не хотела…

— Так, может, ты расскажешь нам, что тебе здесь на самом деле нужно, Ранна? Потому что мы все прекрасно знаем, что по родному дому ты никогда не тосковала. Ты просто сбежала отсюда и ни разу никому даже не удосужилась сообщить, что жива. А теперь ты вдруг падаешь как снег на голову и думаешь, я буду встречать тебя тут с распростертыми объятиями? Ты что, серьезно этого ожидала?

— Естественно, не ожидала. Я знаю, что ты обо мне думаешь. И что вообще здесь думают обо мне.

— Тогда зачем ты сюда заявилась?

— Я же тебе сказала…

— Я помню, что ты мне сказала. А вот что я теперь тебе скажу: если ты прошлепала полстраны с гитарой за спиной, полагая, что тебя ждет тут счастливый билет, то ты зря потратила время.

Ранна посмотрела на нее так, словно ей влепили пощечину:

— Ты правда так подумала? Что я явилась за деньгами? Ты должна бы лучше меня знать.

Если бы Лиззи не пылала такой яростью, то, наверное, громко бы расхохоталась. Лучше ее знать? Это в каком таком мире она могла бы ее знать? Когда та была настолько пьяна или под кайфом, что даже едва ли могла вспомнить собственное имя, а уж тем более — имя своей дочери?!

Лиззи отодвинула стул и встала.

— Вот тут ты ошибаешься, Ранна. Я нисколечки тебя не знаю. И никогда не знала. Уж об этом ты позаботилась.

Глава 22

«Ох, ни черта себе…»

Эндрю остановился на краю яблоневого сада, и от увиденного у него все внутри будто скрутилось узлом.