И вот теперь, когда ты поневоле снова оказалась здесь, твои давние раны, боюсь, вскрылись снова. Но ты должна всегда помнить, что именно за этим кроется, откуда оно пошло и почему. Что у недоброжелателей твоих нет, в сущности, ни гнева, ни даже ненависти. И никогда подобного не было. Причина только в страхе. В боязни того, что не вписывается в их прилизанные представления о том, что хорошо и правильно. Мы, дескать, нарушаем равновесие их мира, потому что идем собственной стезей и живем собственной правдой. Для тех, кто строит свою жизнь не так, как основная масса, путь всегда тернист. В нас видят „других“, чужаков, несущих угрозу правильному ходу вещей. И на нас навешивают ярлыки, набрасываются с гневными нападками. Потому что в то время, когда на нас набрасываются, они не чувствуют страха.

Знание этого, конечно, не делает их ножи легче, но это помогает нам понять их — и, возможно, даже простить. И тебе следует простить их, любимая моя девочка, и наконец расстаться со своими шрамами. Ожесточение — коварный яд. Оно усыпляет праведным негодованием и ложным ощущением силы — чтобы потом обернуться против тебя же и сжечь твою душу дотла. В то время как прощение — бальзам для израненного сердца.

А еще — любовь. Никогда не стоит забывать и о любви.

Не только как о чувстве, которое мы к кому-либо испытываем, — но и как о том, кем мы являемся в самой своей сути.

Вот почему страх никогда не должен затмевать любовь. Как и многое в моей жизни, я узнала это на своем горьком опыте, и, к сожалению, мне довелось узнать это не единожды. Любить по-настоящему — значит рисковать получить самую что ни на есть глубокую рану. И все же этот риск всегда стоит того, чтобы на него пойти.

Прости, моя милая Лиззи, что снова даю тебе наставления — спустя уже столько лет! Есть вещи, о которых мы никогда с тобой не говорили, которые, возможно, немного облегчили бы сейчас твою жизнь. Но в ту пору я еще боролась с собственными шрамами и с собственными страхами. И потому я должна сказать это сейчас, в надежде, что ты вспомнишь мои слова, когда снова возникнет искушение замкнуть от всех и сделать бесчувственным сердце. Врачуй свои рубцы любовью, моя девочка, — что бы ни случилось, — и держи душу открытой. Любовь — пусть даже та, что не способна стать взаимной, — никогда не вызовет сожаления.

Неизменно с любовью,

Глава 16

28 июля

Лиззи посмотрела на высушенный цветок, лежащий на ее колене, — некогда золотисто-рыжий, а теперь почти лишившийся красок.

«Календула… для избавления от шрамов».

И снова Альтея точно знала, что именно надо ей сказать — и в какой момент это сказать. Бабушка с самого начала предупредила, чтобы Лиззи не торопилась читать книгу, чтобы она возвращалась к ней, лишь когда будет к этому готова. И вот сегодня утром, едва открыв глаза, Лиззи почувствовала уже знакомую необъяснимую тягу, так и манящую ее почитать дальше. И вспомнить, что страх часто маскируется под ненависть и что прощение — это целебный бальзам для раненой души.

А смогла бы она простить?

Эвви была права. Далеко не все в Сейлем-Крике повернулись спиной к Лун. Были и такие — как Пенни Касл, например, или Джудит Шрум, или Эндрю и его отец, — кто отказывался верить пересудам. Однако тот давний неиссякающий поток безосновательной и подлой лжи все же неизгладимо врезался в память Лиззи. И то, что люди, знавшие бабушку всю свою жизнь, так легко смогли от нее отвернуться, по-прежнему было для нее непостижимо. Они бросали Альтею один за другим, оставляя ее на милость общественного мнения.