— Мой отец? Тебя, княжна, уже приучили смотреть на нас как на врагов, но в чем же, ради всего святого, виновен мой отец? В том, что напомнил Ходкевичам о данном ими слове, что позвал их в суд, когда не захотели сдержать его? Есть ли большая провинность, чем нежелание держать слово, нарушение обещаний? Они позорно разорвали договор.

— Ничего не говори о них, князь, — упрашивала София, — я не буду этого слушать, потому что я должна их отблагодарить. Уходи! Уходи!

Господь нам поможет. Если так случится, если все придут к соглашению, ты найдешь меня такой, какой я была тогда, когда мы в детстве играли с тобой в Бресте!

При этих словах княжной овладели воспоминания о давних детских годах, она невольно задумалась и умолкла, так живо они встали перед глазами.

— И это все, что ты можешь мне сказать, София?

— Только это я и могу сказать, потому что я не принадлежу себе, не могу сделать то, чего хочу сама, могу только плакать и терпеть. Зачем было сердить их, зачем было доводить до последней грани терпения?

— Не могли же мы унижаться перед ними. Мы! Радзивиллы! — кипятился Януш.

— Разве нельзя было это сделать ради меня?

— Ни для кого, ни за что и никогда!

Княжна отступила несколько шагов назад.

— Иди, — волновалась она, — ты и так стоишь здесь очень долго; сейчас окончится молебен, люди пойдут по коридорам, могут повстречаться с тобой. Иди, иди, Богом прошу!

— Еще одно слово, только слово, — промолвил Януш, — мне так непривычно говорить с тобой украдкой. София, я вынужден добиваться тебя с помощью оружия, войной, знай это! Вспомни о нашем детстве, обо всем прежнем. Когда тебя спросят, хочешь ли ты выйти за меня замуж, ты не промолчишь, не оттолкнешь меня? Я могу надеяться на это? София!

Князь ждал ответа. София молча смотрела на него.

— Недавно меня об этом спрашивал каштелян, он задавал те же вопросы, и я сказала ему, что я твоя, что никогда не отрекусь от тебя, но и пообещала ему, что никогда не буду твоей без его позволения. Он не допустит, чтобы я стала между вами.

— Спасибо тебе за эти слова! — воскликнул Януш. — Ты дала мне новые силы для борьбы за тебя! Если так, то я вынужден настаивать на своем, я добьюсь того, что ты решишь все сама, ты будешь моей! Да, да, — уверил Януш, — будь спокойна, напрасно Ходкевичи упираются, они уступят нам, им не по силам равняться с нами. Если бы даже довелось разрушить весь город и добыть тебя, мы разрушили бы его, превратили в руины, разнесли по кирпичику! Ничего не бойся, София, не теряй надежды, если ты за меня, мы добьемся своего! Ты будешь моей!

Едва князь договорил, как София повернулась и дала ему знак уходить, но тут неожиданно послышался скрип дверей и еле успел князь закрыть лицо, как показалась экономка во всем своем пестром убранстве. Она в удивлении застыла на пороге.

— Что такое? Кто это? Кто посмел сюда войти?

Княжна быстро подбежала к ней.

— Дорогая пани Влодская, не кричите, не ругайте меня. Я хотела передать этой бедной женщине подаяние и позвала ее сюда с улицы. Что в этом плохого?

— Что плохого? — возмутилась экономка. — Да это же неслыханно! Что хорошего в том, что вы якшаетесь с какими-то нищенками? Что сказал бы на это пан каштелян, если бы увидел? Все знают, что все нищенки — воровки.

— Но она же всегда молится в нашей церкви, я несколько раз видела ее там, — ответила княжна.

— Она разносит по городу заразу и болезни, — резко запротестовала экономка, — еще, упаси Господи, и тебя заразит какой-нибудь гадостью! Прочь! Прочь! Я ее проучу, в следующий раз поостережется таскаться по дворцам!

— Ради всего святого, пани Влодская, не делайте этого, не делайте! — закричала княжна.