Было начало пятого, когда я – в довольно оптимистическом настроении – подходил к дому. Я собирался поставить шампанское в холодильник, потом побриться, принять душ, ну и...

Я узнал его со спины. Эту спину и эту шею трудно было не узнать. Сидоров сидел на скамейке у подъезда, почесывая затылок, вертел головой по сторонам, ерзал могучими ягодицами по плохо выкрашенной древесине. Одним словом, вел себя беспокойно.

И это мне не понравилось. Обычно Сидоров звонил по телефону и приглашал в свой автосервис, выпить пива и побазарить за жизнь. В огромном гараже, напоминавшем по размерам самолетный ангар, он чувствовал себя гораздо раскованнее, нежели в моей однокомнатной квартире, где любое неосторожное движение вело к поломке мебели. Тем не менее сегодня он явился сюда. Не позвонив заранее. Странно.

Мне не понравилось и то, что Сидоров прибыл задолго до конца рабочего дня. Обычно он торчал в гараже до восьми или до девяти, а то и вообще оставался на ночь, предпочитая старый кожаный диван вполне респектабельной кровати в своей спальне. И вот в самый разгар трудового процесса Сидоров сваливает из гаража, оставив своих слесарей – которых он, между прочим, поголовно считал алкашами и бездельниками – без присмотра.

Для того, чтобы Сидоров совершил такие совершенно нехарактерные для себя действия, нужны были весьма веские причины. Этих‑то причин я и опасался.

– Кому ты сломал челюсть на этот раз? – спросил я, садясь рядом. Сумку с шампанским и с приобретенной галантереей я поставил на скамейку. Подальше от Сидорова, мастера неосторожных движений.

Сидоров дернулся, увидел меня и издал облегченный вздох:

– А, это ты...

– Это я.

– Привет, Костя. – Он стиснул мою ладонь и основательно потряс. – Как жизнь?

Я подумал, что он намеренно не отвечает на мой вопрос, понимающе усмехнулся и сказал:

– Давай‑ка, Сидоров, напрямик. Безо всяких там реверансов.

– Каких реверансов? Ты о чем?

– Ладно. – Я снова задал вопрос: – Что стряслось? Кому ты на этот раз сломан челюсть? Или проломил черепушку?

– Никому я ничего не ломал, – отмахнулся Сидоров. – С чего ты взял?

– Ты бросил своих архаровцев без присмотра и примчался сюда...

– Ну и что? – почти обиженно посмотрел он на меня. – Могу я прийти к другу в гости? Или надо заранее записываться на прием, как к зубному врачу?

– Точно? – вгляделся я в сидоровские зрачки. – Без балды? Ты приехал просто так?

– Давай поднимемся к тебе, – уклончиво ответил Сидоров, уставившись куда‑то в сторону. – И там поговорим. Я тут битый час сижу, всю задницу отсидел...

– Она у тебя здоровая.

– И бабки местные на меня как‑то подозрительно поглядывают...

– Подозревают в тебе сексуального маньяка.

– Ну, пошли? – с надеждой спросил Сидоров. – У меня тут есть...

Он вытащил из кармана широченных синих спортивных штанов бутылку азербайджанского коньяка. Сидоров держал ее двумя пальцами за тонкое горлышко, ласково, но твердо. У меня сразу же возникли некоторые ассоциации, но я о них Сидорову ничего не сказал.

Бутылка коньяка... Это еще один нехарактерный для Сидорова поступок. Обычно он употреблял пиво, причем в количествах совершенно немыслимых. Иногда мешал пиво с водкой. Но коньяк я видел впервые. Что‑то случилось.

Мы вошли в кабину лифта, которая сразу же стала тесной. Мое лицо упиралось в надпись «СССР» на красной выцветшей майке.

В квартире, когда я уже был уверен, что нас никто не слышит, я спросил прямо:

– Ты не залетел? Никого не прибил, нет? Успокой меня, Сидоров.