— Мне говорили, — я тщательно подбирал слова, — будто бы он не оправдал ваших надежд.

— Смотря каких надежд. — Темные глазки остро прищурились.

Черт бы ее побрал! Терпение мое лопнуло.

— Надежд на любовь или на замужество. И вы пытались покончить с собой.

— Брехня!

Вот это баба, вот это «матерый человечище»!

— Я — вдова, — она усмехнулась струйкой дыма. — И навсегда останусь в этом звании.

Я испытал облегчение, смешанное с опаской: вдруг врет?

— Мой муж был великий музыкант. И неужели вы думаете, что я сменю фамилию, — тут она назвала и впрямь знаменитое имя, — на какую-то «Горностаеву»?

— Но вы приняли яд?

— Снотворное, — она опять подмигнула.

— Стало быть, вы его любили?

— Да бросьте! В мои-то годы.

— Кстати, когда это случилось?

— Что?

— Недоразумение со снотворным.

— Не недоразумение, а продуманная акция. В позапрошлое лето.

— Попытка самоубийства была связана с Горностаевым?

— Напрямую. Но это другая тайна, не имеющая отношения к вашей жене.

— Что вы знаете про мою жену?

— Из лепета Ольги — блаженный человек, юродивый — я поняла, что вы ищете убийцу своей жены. В какой связи вас интересует Гришка?

— Ну… в этой.

— Вы с ним дружите двадцать пять лет, если не ошибаюсь?

— А разве не бывает, что близкие оборачиваются неожиданной стороной?

— Именно от близких и надо ждать неожиданностей. Значит, Гришка интересует вас скорее как мужчина, а не как издатель?

— Во всех аспектах. Он хочет издать двухтомник моей прозы.

— Нет проблем. Он педант, сухарь, трясется над каждой бумажкой, над каждой строчкой. К тому же жадюга. Словом, издатель надежный.

— Он предложил десять тыщ за лист.

— Серьезно? Он платит три. В данный момент оплата в частных издательствах приближается к четырем. А в сантименты старой дружбы я не очень-то верю.

— Каков же вывод?

— Виновен.

— В чем?

— А это уж вы сами разбирайтесь. Если уж Гришенька швыряется монетами, значит, горит что-то искупить.

— Клавдия Марковна, вы очень любопытная женщина.

— Ха! Я думаю! — Она ловко швырнула окурок в раскрытую дверь балкона и уперла мощные руки в мощные бедра. — Только Оленька могла выдумать, что я покончу с собой из-за любви.

— Неужели из-за презренного металла? — поинтересовался я, крайне заинтригованный. — Кажется, вы женщина богатая.

— Не презирайте металл, Востоков, у вас есть мозги, — одобрила поэтесса. «Из какого ж сора тут растут стихи, не ведая стыда»? Вот феномен! — Вы найдете убийцу. Хотя, говоря откровенно, особого смысла я в этом не вижу. Создавайте славу и деньги, пока не поздно.

— Я так не могу жить. И меня провоцируют на поиски.

Клавдия Марковна покопалась в желтом кимоно, где-то на уровне груди, и достала пачку «Мальборо». Я дал прикурить.

— Что ж, и провокацию можно считать следствием вины.

— Вы полагаете, Гриша способен на убийство?

— Всякий способен, если припереть к стенке. Он пуст.

— То есть? — Вдруг вспомнилась груда сожженных папок.

— Как всякий Дон Жуан, он пуст.