Сделал несколько шагов налево — сигнал стал слабее. Тогда быстро пошел в обратную сторону — интенсивность сигнала возросла, что его сразу успокоило. Дальше Сикариус продвигался синхронно с показаниями прибора, но только с внешней стороны здания.
Главное — следить за сигналом. Вот он достиг максимальной силы и стал уменьшаться. Лазутчик развернулся и поискал точку, где мерцание было сильнее. Произвел несложные расчеты. Получалось, что шеф находился по прямой примерно в пятнадцати метрах от него внутри здания.
Сикариус огляделся в поисках ближайшего входа в здание. В десятке метров от него виднелся какой-то спуск прямо с газона. Подошел к нему поближе — действительно несколько ступенек вели к полуподвальной двери с надписью «Аварийный выход».
Вот и прекрасно.
Лазутчик присел на корточки, изображая садовника, уничтожающего сорняки, и положил пейджер на газон. Время действовать на подходе.
Приказ атаковать даст условленный «бип-бип» от шефа.
LX
Бронированная дверь, открывавшая, а скорее закрывавшая доступ в большую металлическую камеру, выглядела необычайно мощной. Когда они подошли поближе, Томаш увидел прямо под иллюминатором серебряную пластину, на которой была надпись на иврите:
Любопытный историк попытался прочитать по слогам и не поверил своим глазам: Kodesh Hakodashim.
Валентина заметила, как переменилось выражение лица спутника, но в поисках ответа повернулась к Арни Гроссману.
— Это что такое? Что вы хотите этим сказать? — в ее голосе прозвучали нотки, возможно, не тревоги, но беспокойства точно.
Израильтянин тоже выглядел, надо сказать, весьма озадаченным надписью.
Поскольку оба компаньона итальянки не были готовы к ответу, то президент фонда лично перевел надпись, причем сделал это с видимой гордостью:
— Святая святых! Это сердце Храма, — добавил он торжественно.
— Какого храма? Иерусалимского?
— Конечно! Какого же еще?
Валентина встряхнула своими чудными волосами:
— Ничего не понимаю, — призналась она. — Мы ведь не в Иерусалиме? Так к чему здесь Святая святых?
— Kodesh Hakodashim, или Святая святых, — это помещение в западной части храма Соломона рядом со Стеной Плача, — принялся объяснять португальский историк, оправившийся от шока, вызванного надписью на табличке. — Отсюда его непреходящее значение для иудеев. Святая святых отделялась завесой, за которой находился Ковчег Завета. Над ним Господь являлся первосвященнику, чтобы сообщить свою волю евреям. Храм Соломона был позднее разрушен, а Ковчег пропал. Когда же после изгнания евреев в Вавилон Ирод построил Второй храм, в Святая святых было сделано специальное символическое возвышение аккурат в том месте, где прежде располагался Ковчег. В любом случае иудеи считают, что Господь по-прежнему являет свое присутствие именно здесь, в этом священном помещении.
Валентина прослушала, как сказали бы эстеты, экспликацию, не отрывая глаз от бронированной двери.
— Понятно, думаю, что это пышное обозначение — метафора. Вроде как — самое важное, что есть в комплексе, хранится там, внутри.
— И это правда, но не вся, — сказал господин Аркан, все такой же загадочный. Положив руки на бедра, он наклонился к иллюминатору и заглянул в него.
— Эта дверь была действительно «завеса», за которой были «Кодеш Ха-Кодашим», — произнес он торжественно и после паузы, как маститый служитель Мельпомены, эффектно продолжил. — В буквальном смысле слова!
У Томаша на лице отразилась вся гамма чувств, которую можно в концентрированном виде представить молодежным оборотом: «Ну ты, дядя, достал!»
— Так шутить не стоило бы! — предупредил он внешне спокойно. |