А кстати, вот еще одно соображение: неужели такое количество людей принимало бы участие в деле, похожем на бред сумасшедшего? Хотя, конечно… Нет, не может быть! Центр же огромный работает! Но если не фантасмагория, то что? Снедаемый любопытством ученый принялся высматривать, что еще есть там, за иллюминатором. И только теперь обратил внимание на приклеенную к стеклу цитату. Прочитать ее было непросто — средневековая вязь весьма хороша по форме, но чтоб узнать содержание…
Он попытался разобраться с этими красивыми вензелями, чтобы понять смысл написанного; похоже на немецкое стихотворение, а прочитав первые слова, стал припоминать, что где-то он уже слышал эти строки:
— Горные вершины спят во тьме ночной, тихие долины полны свежей мглой, — нечасто Томаш получал столько удовольствия от декламации стихов. — Не пылит дорога, не дрожат листы… Подожди немного, отдохнешь и ты.
Аркан обернулся к нему и улыбнулся.
— Правда, красиво? Это девиз моего фонда.
Томаш машинально кивнул, потому что очарование неожиданной музыкальностью немецкой поэзии быстро сменилось другими заботами.
— Действительно, прекрасные строки, — согласился историк. — Но к чему они здесь?
В это время хозяин уже нажимал рукой в перчатке кнопки кодового замка.
— На их основе был составлен пароль для этого затвора. Чтобы его не забыть, я и попросил наклеить текст на стекло.
За спиной Аркана было не увидеть, какие кнопки он давит, но хотя бы было слышно, сколько кликов он сделал. Томаш насчитал шесть. В принципе, не было особого смысла разгадывать секретное слово, но так уж устроен мозг ученого-криптолога — иногда он начинает этим заниматься из любви к искусству. Итак, Аркан говорил, что пароль связан с девизом…
Шесть кликов — наверняка шесть букв, а не цифр. Шесть букв, стихотворение Goethe. Классик немецкой поэзии — источник вдохновения для Арпада Аркана. Вот эти буквы: G-o-e-t-h-e. Ровно шесть. Детская загадка!
Радость Томаша разделила дверь и открылась с приятным звуковым сопровождением: б-и-и-п.
LXI
Полученный его пейджером сигнал прозвучал совершенно не резко, даже певуче, но Сикариус едва не подпрыгнул, как после выстрела. Как будто мозгом была дана команда «старт» дремавшей до того программе. Лазутчик взял прибор и посмотрел на положение мерцающей точки. Сигнал был сильным. Отдавая приказ о начале заключительной фазы операции, шеф находился за стеной метрах в пятнадцати, если по прямой.
— Мне нужно минуты две, шеф, — прошептал Сикариус. — Только две минуты!
Сердце бодро стучало, все мышцы тела напряглись после дозы адреналина, выброшенной в кровь при долгожданном звуке. Он быстро направился к аварийному полуподземному входу-выходу. Ступеньки, дверь и узкий коридор с лампами рассеянного света, как в больницах. Был слышен невнятный шум. На него, правда, накладывался какой-то мерный, но сильный стук. Только спустя мгновение Сикариус осознал, что так бьется его собственное сердце.
Вот он — финал операции. Слишком много ему пришлось поработать прежде, слишком много рисковать, чтобы сейчас позволить победе уплыть из рук. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы из-за ответственности момента и повышенного адреналина эмоции взяли верх. Он дотронулся до висевшей у пояса сики. Контакт со священным клинком напомнил воину о божественном покровительстве, которое он ощущал не только потому, что был вооружен.
— Такова Господня воля!
И эти слова подействовали на него, как успокоительное. Сказались долгие и напряженные тренировки — он почувствовал, что контролирует каждый сантиметр своего тела. Так было в Ватикане, Дублине, Пловдиве и здесь, в гостинице «American Colony». |