|
Итак, они попали в большую комнату без окон, но с несколькими проходами среди мудреного оборудования и рабочих столов. В стенах было множество дверей, как у холодильников — такая же белая гладкая поверхность. Давление в помещении было чуть выше нормального, чтобы уменьшить попадание извне каких-либо микроорганизмов или обыкновенной пыли, а цифры электронного термометра показывали скромный один градус по Цельсию. Холода, однако, никто из них не ощущал благодаря скафандрам.
— Так это и есть «Кодеш Ха-Кодашим»? — уточнил на всякий случай Томаш, не переставая изучать обстановку. — Та самая Святая святых? — Никакой другой предложить не могу, — Арпад Аркан был само спокойствие. Еще какое-то время группа молча крутила головами во все стороны, но ничего не происходило, и самый беспокойный из гостей, Арни Гроссман, не выдержал: — Если это «Кодеш Ха-Кодашим», то где Господь? Не Он ли должен бродить меж нами? — И Он здесь, — подтвердил хозяин. — Здесь, в этой комнате. Лично. Все трое опять принялись искать следы Божественного присутствия, полагая, очевидно, что оно должно иметь материальную форму. Однако кругом был только лабиринт с какими-то техническими аппаратами, приборами, стендами−не стендами — не разберешь… — И где же? Аркан двинулся по одному из проходов, предложив им присоединиться. Шли мимо шкафов и разнообразных конструкций метров сто, пока не оказались на небольшой площадке. В центре ее стоял стол с микроскопом, колбами, шприцами, опытными трубками, но самое значительное ожидало их впереди. Сначала была дверь огромного холодильника. От остальных его отличала невероятно сложная система безопасности: разветвленная сеть красных лампочек занимала большую часть пространства. Должно быть, хранившееся здесь считалось невероятно ценным. Прежде чем приступить к рассказу, президент фонда подождал, пока его сопровождающие привыкнут к обстановке. — Кто-нибудь из вас слышал об Армоне Ханациве? — Конечно, — немедля ответил Гроссман, показывая глубину своего полицейского образования. — Это квартал километрах в пяти к югу от Старого города — Иерусалима, прямо у подножия Храмовой горы. А что с ним? — Знаете, как его называли прежде? Судя по выражению лица, главный инспектор израильской полиции был не в курсе. — Я даже не знал, что у Армона Ханацивы было другое название… Аркан перевел взгляд на Томаша — вероятно, хотел увидеть реакцию историка на имя, которое собирался произнести. — Тальпиот. Португальский ученый напряг всю свою память, так как слово это показалось ему знакомым. — Тальпиот… Тальпиот… Где-то я уже это слышал, — сказал он негромко. Хозяин улыбнулся. — Я помогу вам. Одним весенним утром 1980 года бульдозер, занимавшийся подготовкой площадки под строительство здания в квартале Армон Ханацива, наткнулся на какое-то препятствие в земле. Рабочие стали выяснять, что это, и поняли: перед ними древняя постройка. На ее каменном фасаде они обнаружили отверстие, а над ним была высечена буква О с крышкой, — он взял ручку и нарисовал на бумаге: Томаш удостоил рисунок понимающим взглядом. — Это похоже на символ, прибитый на внешней стороне Врат Никанора — одного из входов в храм. Нам он знаком по монетам той же эпохи. — А что он означает? Историк как будто ждал этого вопроса. — Врата Никанора были заключительным пунктом паломничества в Иерусалим. И данный символ был известен как «око чистоты». Вообще-то круг в треугольнике — это палеоеврейский символ, буквально означающий «глаз, следящий за дверью». |
