Однако Пэдди догадывался, что, если кто и вляпался в дерьмо, так это он, оставшийся без дома и спавший под открытым небом. Вот уже четыре месяца «Dubh Linn Gardens» стал его широчайшей из кроватей. Он поднял голову вверх и огляделся. «Есть места и похуже», — подумал он, приглаживая спутанные волосы пятерней. Пусть парк и не лучшее место для сна, особенно в холодные и влажные зимние ночи, зато он красивый. Опять же, у него весьма престижные соседи: замок и библиотека. А главное, молчаливые, не жалующиеся. Да и ему, по сути, жаловаться не на что…

Из-за выпитого он чувствовал слабость в теле и сделал еще глоточек, словно так можно было вернуть себе прежнюю силушку. Тут он заметил высокого и худого человека, прошедшего недалеко от него. Он решил было повернуться поудобнее, чтоб вздремнуть — сон опять смыкал веки, но неожиданное событие заставило его поменять планы.

Из темноты, там, вдали, возникла вдруг тень и бросилась следом за человеком, вышедшим из библиотеки. Ускорив шаг, она подкралась к прохожему сзади и с молниеносной быстротой и ловкостью набросилась на него. На какие-то мгновения два силуэта слились воедино. Потом раздался крик ужаса, и один силуэт бросился бежать, а второй остался на тротуаре.

Застигнутый врасплох скоростью и невероятностью случившегося, Пэдди протер кулаком глаза и, снова открыв их, уставился на место недавних событий: может, это был сон? Нет, ему это не приснилось — чье-то тело действительно лежало на земле. До него окончательно дошло: то, что ему показалось, что было, — было…

Он встал с газона и, нетвердо держась на ногах, позвал на помощь.

XII

Красавица с темно-каштановыми вьющимися волосами и голубыми глазами, не переставая, качала головой, отказываясь принять только что услышанное.

— Оказывается, теперь фальшива уже не только история с прелюбодейкой? — вопрошала она, сжав зубы и едва сдерживая наполнявшее ее раздражение. — Еще и воскрешение Иисуса? Но это же все глупости? Вы шутите со мной?

Ее тон был настолько агрессивным, что Томаш тотчас почувствовал, как капелька пота слезинкой скользнула по его спине. Может, не следовало рассказывать все это? Ему стало казаться, что было не совсем разумно с его стороны выкладывать набожной католичке исторические сведения о Христе, почерпнутые исследователями. Но раз он уже встал на этот путь, дороги назад не было. К чему было затевать этот разговор, если не доводить его до логического конца: выводов и последствий… Слишком поздно каяться в содеянном…

— Успокойтесь, — попросил он. — Не надо нервничать.

— Я спокойна, слышите? — почти вскрикнула итальянка. — Меня не так-то легко вывести из себя! Я не такая, нет! Даже когда есть причины нервничать, даже когда доводится слушать разные гадости!..

— Боюсь, что это не гадости, а скорее…

— А что же еще? — прервала она историка. — Вы осмеливаетесь все это говорить, не приводя минимально приемлемых доказательств, так чего же вы ждали? Что мы скажем «Аминь»? «Благодарствуем, что вы просветили нас, олухов небесных?» — так, что ли? Вы ждали оваций? На что вы рассчитывали?

Взгляд Томаша посуровел.

— Я рассчитываю, что меня выслушают, — сказал он с неожиданной даже для себя настойчивостью и наставил на нее указательный палец. — Вы говорили мне, что будете слушать, не злясь, говорили? Теперь выполняйте!

Валентина закрыла глаза, прошептала по-итальянски какое-то заклинание и, глубоко вздохнув, посмотрела прямо в лицо ученому, давая понять, что эмоции полностью под контролем.