Валентина обменялась взглядом с Томашем. Историк пожал плечами. Ему, в принципе, было все равно: он не видел толку в этих играх детективов. Опять же — кто здесь профессионал? Ей следовало знать, что можно, а чего нельзя рассказывать другим полицейским. В общем, решайте сами, госпожа инспектор.

Итальянка поняла португальского спутника с полувзгляда. Вздохнув глубоко, она обратилась к израильскому коллеге.

— Ладно, подробности — так подробности. Действительно есть дополнительное обстоятельство, убедившее нас в том, что ключ к разгадке здесь, в Израиле.

Гроссман вытащил свой блокнот с ручкой и приготовился записывать.

— Я весь внимание.

— Все три жертвы были обезглавлены.

— Я это тоже отметил, значит, перед нами — ритуальные убийства.

— Так точно. Дело в том, что у нас во втором и третьем убийствах есть очевидцы. В обоих случаях они заявили нам, что сразу после экзекуции убийца издавал нечто вроде жалобного крика, как будто раскаивался в содеянном.

Сообщение заставило израильского следователя прекратить запись. Он поднял недоуменный взгляд.

— Раскаивался в убийстве?

— Именно так. Это обстоятельство привлекло внимание профессора Норонья, которого я попросила помочь в данном деле.

Валентина повернулась к Томашу, предлагая ему вступить в разговор.

— Действительно, эти два свидетеля напомнили мне об одном явлении, с которым я столкнулся, изучая период между смертью Иисуса году в 30 и разрушением Иерусалимского храма римлянами в 70, — он обратился к Гроссману, который вернулся к своим записям. — Как вы уже говорили, обезглавливание носит, в общем-то, ритуальный характер. Инспектор Фэрро обратила мое внимание на это обстоятельство после первого убийства в Ватикане, подчеркнув даже, что жертва была зарезана, как ягненок. Тогда это мне не показалось существенным. Но когда я узнал, что преступник издавал жалостливые вопли после каждой экзекуции, все стало ясно.

— Yehi or! — прошептал автоматически израильтянин, озвучив по-еврейски знаменитое библейское выражение: «Да будет свет!»

— Так со мной и было: Yehi or! Какая-то молния сверкнула в мозгу. Я тут же вспомнил о практиках секты иудейских убийц, существовавшей здесь, в Израиле, несколько десятилетий после распятия Иисуса, и которая…

— Надеюсь, вы не собирались рассказывать мне о зелотах? — оборвал его Гроссман, весьма недовольный.

Томаш запнулся и хлопал ресницами, как ребенок, которого застукали, когда его рука уже была в вазе с конфетами.

— Как раз собирался, — признался он честно. — Я действительно вспомнил о зелотах, к которым принадлежала экстремистская группировка, известная как сикарии.

Израильтянин отмахнулся, как от назойливой мухи.

— Да ведь прошло две тысячи лет! Зелоты, или сикарии, если угодно, канули в Лету! Вы охотитесь за призраками, черт возьми!

— Я в курсе, что сикарии остались в прошлом, — согласился историк. — Но дело их живет: ритуальные убийства по-прежнему случаются! Сикарии убивали римлян прилюдно, вытаскивая тайком свои сики из-под плаща, а потом орали на всю площадь: «Ах, убили! Ах, убили!», как будто они совсем ни при чем, как будто им очень жалко, а затем растворялись в толпе, и никто не мог их поймать.

— Это все старые песни!

— Возможно, и так. Тем не менее, по-прежнему исполняются. И, заметьте, двое из наших жертв — историки, изучавшие рукописи Нового Завета, в которых затрагиваются события, случившиеся аккурат в одном и том же регионе и в один и тот же исторический период.