– Простите, у меня – дела, – попытался я отделаться от «буксира». – Освобожусь – с удовольствием погляжу на настоящую работу.

Остановился, ухватившись рукой за край панели. Ну, и силушка же у бабенки, ей бы вместо крана или вибратора трудиться. Кажется, панель, за которую я уцепился, вот вот не выдержит напора и сломается.

– Всегда вы так, – обиженно промолвила вынужденная тоже остановиться великанша. – Вокруг – одно бескультурье, кроме нас с вами, конечно, – уточнила она, сопроводив это уточнение многозначительной улыбочкой, – а вы почему то сторонитесь…

Пришлось поклясться, перекрестившись на ползущий мостовой кран, что я вовсе не сторонюсь, что общение с завлабом для меня отдохновение от серости и гнилости бытия. Мешают производственные проблемы, которые я непременно аннулирую и тогда отдамся душой и телом. Главное – телом.

– Культурные люди обязаны соединяться, – твердила Соломина с напористостью запрограммированного робота, пытаясь оторвать меня от спасительной панели. – Иначе они утонут в серости и мерзости теперяшней жизни.

Спас меня Тимофеич. В самый ответственный момент, когда занемела моя рука и Соломина удвоила усилие, он появился, будто посланный Господом ангел для спасения грешника из лап Сатаны.

– Сергеич, я освободился… Зачем звал?

Огорченно повздыхав, дама была вынуждена переключиться на тощего мастера вечерней смены. Тот испуганно шарахнулся в сторону ближайшего стенда. Обиженная завлабораторией принялась «воспитывать» своих девчонок.

– Видишь ли, Тимофеич, незадача приключилась… Надумал перекусить, вспомнил – забыл взять из дому перочинный ножик: даже хлеб нечем порезать. Вчера видел у тебя тесачок – не одолжишь ли на время?

Работяга растерялся – или мне показалось? – лицо вытянулось, правая рука исконне русским манером потянулась к затылку. На лице – виноватое выражение.

– Я б со всем нашим удовольствием, да вот – потерялся ножик, – Тимофеевич расстегнул грязную рубаху, показал прикрепленные к поясу пустые ножны. – Наверно, когда бетонировал, мать бы её в три господа с присвистом да прискоком, плиту, выронил. Теперича тесачок где то в стене дома обретается, штоб его тама перевернуло в десять оборотов, треклятого.

Внешне все выглядит вполне правдоподобно: во время бетонирования форм работяги так карежатся, такие немыслимые позы принимают – немудренно тесачку выскользнуть из ножен и упасть в бетонную массу. Превратившись в дополнительную «арматурину».

– Ничего не поделаешь, обойдусь, авось, дежурный не потерял. Не переживай, друг, чепуха все это…

Не знаю, переживал Тимофеич либо демонстрировал переживания, но лично я равнодушным не остался – очень уж не хотелось убеждаться в причастности к убийству, в принципе, доброго и покладистого мужика. Лучше на его месте видеть того же Козырева.

Кстати, пора воспользоваться приглашением подзакусить!

Я пошел вдоль стендов к выходу. Все тем же деловым шагом, с той же сосредоточенностью. В душе молил всех святых убрать с моего пути Соломину – повторного штурма мне просто не выдержать. Испробовать деликатесов из хозяйственной сумки дежурного в этот вечер так и не пришлось. Помешала секретарша генерального директора.

– Константин Сергеевич, вас вызывает следователь, – провозгласила она на подобии архангела, призывающего очередного грешника на страшный суд. – Он – в кабинете главного инженера. Просил – срочно.

Если просил «срочно» – обязательно Ромин, ибо Славка все делает только срочно и архисрочно, в плановом порядке у него ничего не получается. Даже приглашая на застолье – день рождения либо завершение очередного уголовного дела – непременно добавит: немедленно, не опаздывай.