Глава третья

Имперцы были на Акиве всегда, просто не в роли оккупантов. Как и многие планеты Внешнего Кольца у границ известного космоса, имперцы использовали Акиву, но так и не сумели, а может и не захотели, заявить на нее официальные права. Внешние планеты считались слишком дикими, необузданными и странными, чтобы пытаться поставить их под ярмо Галактической Империи. Если имперцы тут и появлялись, то зачастую по личным делам — выпить, покурить спайса, поиграть, купить товаров на черном рынке, а может, просто подивиться диким физиономиям невиданных инородцев, чьи пути пересекались на этом пристанище негодяев и варваров.

Собственно, все это и привело сюда его — Синджира Рат-Велуса, офицера службы безопасности Империи.

Вернее, бывшего офицера службы безопасности Империи.

Его зашвырнули сюда галактические течения, вынеся на планету диких джунглей и иззубренных гор, черных вулканов и пляжей кварцевого песка. И вот теперь он сидит на том же стуле в том же баре, в том же пользующемся Дурной славой квартале Мирры, и тот же бармен-каламари подталкивает к нему выпивку через стойку из оковой древесины.

Синджир покачивает в руке стакан с настойкой из сашиновых листьев — золотистый сладкий напиток, на вкус нечто среднее между плодами джиббука и ой-ой, маленькими красными ягодами, которые собирала его мать. Это уже третья порция за день, а солнце взошло всего несколько часов назад. Он чувствует себя похожим на муху в паутине, которая изо всех сил пытается вырваться из плена, прежде чем наконец сдаться и впасть в смертельное оцепенение.

Ему кажется, будто в голове у него густая болотная жижа.

Синджир поднимает стакан и смотрит на него, словно на любовницу.

— Можешь на меня рассчитывать, — страстно говорит он. — Я весь твой.

Затем он осушает бокал одним глотком. Жидкость легко проходит в горло. Вздрогнув от удовольствия, Синджир стучит дном стакана о дерево.

— Эй, бармен! Наливалыцик! Продавец странных напитков! Еще один!

К стойке, шаркая ногами, подходит мон-каламари по имени Пок. Он уже стар: его щупальца на подбородке — или как они там называются — длинные и толстые, со складками красной кожи, усеянной дрожащими прилипалами и блестящими ракушками. У него нет одной руки — вместо нее блестящая серебристая конечность протокольного дроида. Работа явно сделана наспех — провода бесцеремонно воткнуты в покрытую волдырями красную плоть на плече. Не слишком приятное зрелище, но Синджира сейчас это мало волнует. Ничего лучшего он все равно не заслуживает.

Пок булькает и ворчит на языке мон-каламари. Разговор у них каждый раз получается один и тот же.

Инородец издает свои звуки.

Синджир просит, а потом требует, чтобы бармен говорил на общегалактическом.

— Я не говорю на общегале, — отвечает на нем же старик, а затем вновь начинает бормотать по-своему.

После этого Синджир делает заказ, и Пок наполняет стакан.

В конце нынешнего обмена репликами Синджир тоже делает новый заказ:

— Мне… ну и жара, во имя всех звезд и небес! Мне чего-нибудь освежающего. Есть у тебя что-нибудь освежающее, мой кальмароголовый друг? Вот и дай мне это.

Бармен пожимает плечами и, моргая лягушачьими глазами, достает деревянную кружку, на дне которой гремят несколько кубиков льда. Затем Пок берет с полки грязную бутылку с какой-то надписью на чужом языке, которую Синджир не в состоянии перевести. Империю не особо интересовало изучение обычаев и языков иных культур. Более того, имперцы даже не хотели, чтобы кто-то изучал их в свободное время.

Синджир вспоминает, как он наткнулся на молодого офицера, изучавшего не что-нибудь, а иторианский язык. Парень сидел, скрестив ноги на койке, и водил длинным указательным пальцем по строчкам чужого письма.