Сегодня сидишь вот,

         сердце в железе.

         День еще —

         выгонишь,

         может быть, изругав.

         В мутной передней долго не влезет

         сломанная дрожью рука в рукав.

         Выбегу,

         тело в улицу брошу я.

         Дикий,

         обезумлюсь,

         отчаяньем иссечась.

         Не надо этого,

         дорогая,

         хорошая,

         дай простимся сейчас.

         Все равно

         любовь моя —

         тяжкая гиря ведь —

         висит на тебе,

         куда ни бежала б.

         Дай в последнем крике выреветь

         горечь обиженных жалоб.

         Если быка трудом умо?рят —

         он уйдет,

         разляжется в холодных водах.

         Кроме любви твоей,

         мне

         нету моря,

         а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

         Захочет покоя уставший слон —

         царственный ляжет в опожаренном песке.

         Кроме любви твоей,

         мне

         нету солнца,

         а я и не знаю, где ты и с кем.

         Если б так поэта измучила,

         он

         любимую на деньги б и славу выменял,

         а мне

         ни один не радостен звон,

         кроме звона твоего любимого имени.

         И в пролет не брошусь,

         и не выпью яда,

         и курок не смогу над виском нажать.

         Надо мною,

         кроме твоего взгляда,

         не властно лезвие ни одного ножа.

         Завтра забудешь,

         что тебя короновал,

         что душу цветущую любовью выжег,

         и суетных дней взметенный карнавал

         растреплет страницы моих книжек…

         Слов моих сухие листья ли

         заставят остановиться,

         жадно дыша?

         Дай хоть

         последней нежностью выстелить

         твой уходящий шаг.