[1918]

         Вашу мысль,

         мечтающую на размягченном мозгу,

         как выжиревший лакей на засаленной кушетке,

         буду дразнить об окровавленный сердца лоскут;

         досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

         У меня в душе ни одного седого волоса,

         и старческой нежности нет в ней!

         Мир огро?мив мощью голоса,

         иду – красивый,

         двадцатидвухлетний.

         Нежные!

         Вы любовь на скрипки ложите.

         Любовь на литавры ложит грубый.

         А себя, как я, вывернуть не можете,

         чтобы были одни сплошные губы!

         Приходи?те учиться —

         из гостиной батистовая,

         чинная чиновница ангельской лиги.

         И которая губы спокойно перелистывает,

         как кухарка страницы поваренной книги.

         Хотите —

         буду от мяса бешеный

         – и, как небо, меняя тона —

         хотите —

         буду безукоризненно нежный,

         не мужчина, а – облако в штанах!

         Не верю, что есть цветочная Ницца!

         Мною опять славословятся

         мужчины, залежанные, как больница,

         и женщины, истрепанные, как пословица.

1

         Вы думаете, это бредит малярия?

         Это было,

         было в Одессе.

         «Приду в четыре», – сказала Мария.

         Восемь.

         Девять.

         Десять.

         Вот и вечер

         в ночную жуть

         ушел от окон,

         хмурый,

         декабрый.

         В дряхлую спину хохочут и ржут

         канделябры.