– Здесь, – Лерик установил подставку. – Мам, ты смешная. Ничего в этом не понимаешь.

– Да, ты прав. Ничего. Но я рада, что у тебя есть занятие по душе.

– А у тебя было такое в детстве?

– Нет, к сожалению. Ходила в кружки, но мне особо ничего не нравилось.

– Ты же не против, если я стану художником. Пожалуйста, мам, разреши мне. Я очень хочу. Больше всего на свете.

– Конечно. Станешь обязательно. Замечательным художником. Я в этом не сомневаюсь! Поехали домой? Бабушка, наверное, уже с ума сошла от волнения. – Лена обняла сына и решила забыть о произошедшем. Найти для Лерика другого преподавателя. На Виталии ведь свет клином не сошелся.

– А где он? – спросил Лерик.

– Кто?

– Виталий.

– Не знаю.

Лена и не заметила, что они с Лериком в квартире одни.

– Давай иди умойся и поедем, – сказала Лена. Она убрала кровать, сложила аккуратной стопкой постельное белье, перемыла всю посуду, что была в раковине. Хотела протереть пыль и помыть полы, но услышала шум из коридора.

– Я задержался. Вот, это тебе. Акварелью нужно работать на листах формата А3. И вот еще – подарок. Этот ластик называется «клячка». Без него никак. Смотри, сейчас покажу.

Виталий подошел к мольберту, на который Лерик поставил свою работу – бился над кувшином и яблоком. Виталий несколько раз подтер, и кувшин вдруг приобрел объем, а от яблока на скатерть упала тень.

– Я тебя научу, если захочешь. Это просто. Вот здесь подтереть, здесь и немного вот тут… понял?

Лерик стоял, вцепившись в здоровенную папку с бумагой для акварели. Он смотрел на Виталия как на фокусника, который на его глазах превратил нарисованный кувшин в настоящий. Разве что вода в нем не плескалась. Виталий отдал ему ластик, и Лерик, одной рукой придерживая папку с листами, будто кто-то собирался ее отобрать, сел за мольберт и начал стирать.

– Нет, здесь слишком много. Нужен объем, – Виталий взял карандаш и сделал несколько штрихов. Лерик начал стирать.

Лена стояла и понимала, что в тот момент этим двоим – мальчику и мужчине – никто не нужен. Даже она. Как поступить, она не знала, не имела понятия. Отвлечь Лерика и отвезти его домой? Или позволить дорисовать? Ее тронуло, что Виталий посвятил утро покупке листов и специального ластика – она и понятия не имела, что Лерику это все нужно. Она кисточки из шерсти белки от куницы не могла отличить, как ни старалась. А Лерик, лишь бросив взгляд, определял и размер, и материал. У Виталия он увидел кисточки из шерсти пони и соболя и весь вечер только о них и говорил. Лена пообещала подарить ему такие на день рождения, с ужасом думая, где их искать.

Она вернулась на кухню, нашла в холодильнике яйца и пожарила яичницу.

– Надо позавтракать, – сказала она, зайдя в комнату.

Виталий и Лерик посмотрели на нее так, будто она на их глазах только что разбила кувшин. Тот самый, которому они придавали объем. Но оба послушно пошли на кухню. Лена сидела и смотрела, как они едят – одинаково держат вилки, одинаково склоняются над тарелками. Даже чай оба предпочитали одинаковый – с одной ложкой сахара. Лена сделала для Виталия, как для Лерика. И он пил с удовольствием.

– Прости, я не нашла у тебя кофе, – сказала она.

– Не надо, очень вкусный чай, – ответил Виталий.

Они обсуждали какие-то краски, придумывали композиции, которые точно понравятся комиссии. Хохотали над тем, что все рисуют старика со старухой и разбитое корыто или белку, грызущую орешки. И у приемной комиссии уже эти белки с лебедями вызывают или зевоту, или отвращение.