Если бы я села на встречный корабль и полетела в другом направлении, то попала бы в такие миры вечного и повседневного, в которых наш Бремен считается легендой. Люди путаются в перекрывающих друг друга слоях познанного пространства. Те же, кто служит на летательных аппаратах экзотов и овладевает искусством выдерживать непривычное напряжение их тяги — у одних она измеряется в силах ласточек, другие движутся за счёт сверхсветового сожжения, третьих толкают вопли банши, — заходят ещё дальше, описывая уж совсем непредсказуемые траектории, и запутываются окончательно. Так ведётся уже много мегачасов, с тех пор как был обнаружен иммер и женщины и мужчины разлетелись по всей вселенной, образовав гомодиаспору.

Одержимость Скайла языком Хозяев всегда меня немного возбуждала. Не знаю, понимал ли он, чужой не только в Послограде, но и в Бремене вообще, какие мурашки бежали у меня по спине всякий раз, когда он говорил «ариекаи» вместо уважительного «Хозяева» или когда он кромсал на части их предложение и объяснял мне его смысл. Наверное, есть доля иронии в том, что именно из исследований моего мужа-иностранца я больше всего узнала о языке того города, в гетто которого я родилась.

УКЛ — ускоренная контактная лингвистика — представляла собой, как мне объяснил Скайл, дисциплину на стыке педагогики, рецептивности, программирования и криптографии. Её использовали учёные-исследователи первых бременских кораблей с целью быстрого установления контакта с туземцами, которых они встретят или которые встретят их.

Судовые журналы тех ранних путешествий хранят трогательные восторги уклологов. На любых континентах, в любых мирах, полихромных или чёрно-белых, они отмечали первые проблески понимания между ними и колониями экзотов. Тактильные языки, биолюминисцентные слова, всё разнообразие звуков, которые способны производить живые организмы. Диалекты, доступные восприятию лишь как палимпсесты ссылок на нечто уже сказанное, или такие, в которых прилагательные грубы, а глаголы непристойны. Я видела три-дэ дневник одного уклолога, который забаррикадировался в кабине, пока его судно грабили те, кого мы сегодня называем корсканцами — это был их первый контакт. Естественно, он боялся гигантов, которые ломились в его дверь, и в то же время радовался, делая запись о том, что ему только что удалось расшифровать тональную структуру их речи.

Но с прибытием уклологов на Ариеку начались 250 килочасов неразберихи. Нельзя сказать, чтобы язык Хозяев был так уж труден для понимания, или изменчив, или чрезмерно разнообразен. Хозяев на Ариеке оказалось удивительно мало, все они жили в окрестностях одного города и говорили на одном языке. Аудиооборудование и компьютерные программы, которыми обладали лингвисты, позволили им быстро собрать базу данных звуко-слов (пришельцы считали их словами, хотя там, где они отделяли одно слово от другого, сами ариекаи никакой границы не видели). С синтаксисом тоже разобрались почти сразу. Конечно, как и в других языках экзотов, без странностей тут не обошлось. Но ничего настолько чуждого, с чем не могли бы справиться учёные и их машины, в нём не было.

Хозяева были терпеливы, казались заинтригованными и, насколько можно было судить при общей непонятности их поведения, радовались гостям. У них не было ни выхода в иммер, ни экзотических средств передвижения, ни даже машин, скорость которых превышала бы скорость света; они никогда не покидали свою планету, зато обладали иными преимуществами. Они с удивительным искусством манипулировали всем живущим, и, казалось, совсем не удивились, узнав, что и в иных местах существует разум.

Наш всеанглийский Хозяева не учили. Похоже, даже не пробовали. Зато учёные Терры всего через несколько тысяч часов научились понимать почти всё из того, что говорили они, и синтезировали вопросы и ответы на едином ариекайском.