Наш всеанглийский Хозяева не учили. Похоже, даже не пробовали. Зато учёные Терры всего через несколько тысяч часов научились понимать почти всё из того, что говорили они, и синтезировали вопросы и ответы на едином ариекайском. Фонетическая структура предложений, которые произносили их машины — изменения тона, гласные и ритм согласных, — была совершенно точной, почти безупречной.

Хозяева выслушали всё и ничего не поняли.

— Сколько человек у вас обычно выходят наружу? — спросил меня Скайл.

— Тебя послушать, может показаться, что речь идёт о побеге из тюрьмы, — сказала я.

— Ладно, брось. Помнится, ты сама не раз говорила, что тебе удалось вырваться. И ещё ты, кажется, говорила, что, гм, никогда не вернёшься. — И он хитро взглянул на меня.

— Туше, — сказала я. От Послограда нас отделял один бросок.

— Так сколько?

— Немного. Ты имеешь в виду иммерлётчиков?

— Я имею в виду всех.

Я пожала плечами.

— Время от времени карты должен получать и кто-то другой, не только лётчики. Человека два-три. Хотя немногие вообще подают заявление, даже если им удаётся пройти тесты.

— А с кем-нибудь из одноклассников ты общаешься?

— Одноклассников? Ты про тех, с кем я училась летать? Почти нет. — Пальцами я изобразила движение, которое означало разбегание в разные стороны. — Да нас и вообще было всего трое. Мы не дружили. — Даже если бы практика посылки писем миабами не пресекала возможности отдалённых контактов на корню, я всё равно не стала бы и пытаться, как не стали бы и они.

Классический пример невысказанного соглашения между беглецами из маленького городка: не оглядываться, не быть якорем друг для друга, никакой ностальгии. Я и не ждала, что кто-то из них вернётся.

В ту нашу поездку в Послоград Скайл внёс коррективы в свой сон, напичкав его геронами, чтобы во время пути мы старились вместе. Трогательный поступок, цель которого — не дать спящему путешественнику остаться моложе, чем его работающий партнёр.

Вообще-то, он спал не всегда. Там, где позволял иммер, он с помощью медикаментов и приращений ненадолго просыпался и продолжал свои занятия, прерываясь лишь для того, чтобы поблевать или провести в положенные часы химиопрофилактику страха.

— Послушай вот это, — прочитал он мне. Мы сидели за столом, проходя очень спокойные отмели иммера. Из уважения к его вечностной тошноте я жевала сухие фрукты, почти лишённые запаха. — «Вы, конечно, знаете, что у каждого человека два рта, или голоса». Тут, — он ткнул пальцем в то, о чём читал, — они занимаются сексом, когда поют друг другу. — Это была какая-то древняя книга о плоской земле.

— И какой смысл во всей этой чепухе? — спросила я.

— Я ищу эпиграфы, — сказал он. Потом попробовал другие старые истории. В поисках вымышленных родственников Хозяев он показывал мне описания корианцев и тукан, иторианцев, вессхаров, вымышленных двуязыких зверей. Но я не разделяла его восторга перед этими карикатурами.

— Можно процитировать Притчи 5:4, — сказал он, глядя на свой экран. Я не просила его объяснить, что это: иногда мы устраивали что-то вроде поединков. Потом, оставшись одна, я порылась в Библии и нашла: «Но последствия от неё горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый».

Хозяева — не единственные поливокальные экзоты. Очевидно, есть расы, которые говорят, издавая два, три или больше звуков сразу. Язык Хозяев, ариекайский, ещё сравнительно прост. Их речь представляет собой переплетение всего двух голосов, слишком многообразно сложных, чтобы их можно было свести к простым описаниям вроде «бас» и «дискант».