— Что?! Да я первый его поймал! Я сразу узнал, что он и есть тот самый вор! Я первый...

— Вай мэ, — укоризненно поцокал языком визирь. — Кто это смеет в присутствии самого султана верблюдоподобно кричать: «Я — первый...»?!

Глава стражи успешно прикусил язык. Муслим аль-Люли Сулейман ибн Доде нахмурил бровки, похоже, он действительно не любил делиться пальмой первенства.

Султан сурово поманил пальчиком Льва:

— Мы узнали тебя! Легенды о неуловимом Багдадском воре, голубоглазом, высоком и светлокудром, ограбившем дворец Селима ибн Гаруна аль-Рашида и опозорившем многих достойных жителей, достигли нашего слуха. Признаёшь ли ты эти ужасные преступления?

— Бред какой-то... — Оболенский старательно постучал себе кулаком по лбу, словно надеясь, что всё происходящее окажется горячечным сном и развеется на рассвете. — Отвали, пингвин в будёновке, ничего такого я не делал...

— Как он нас назвал?

— О кладезь мудрости, — тут же подкатился едва не поперхнувшийся Хасан аль-Хабиб ибн Бибип. — Пингвин — это чудесная птица дальнего Севера, отличающаяся редким умом, неизбывной красой и божественным голосом. А будёновка... это... это...

— Очень симпатичная революционная тюбетейка красноармейских джигитов, с ушками и звездой, — уже срываясь, добил наш герой. — Нет, ну серьёзно, что вам всем от меня надо?!

— Мы желаем, чтобы ты крал для нас! — топнув ножкой, взвыл султан.

На мгновение повисла нехорошая тишина (присели все!) — на изысканно утончённом Востоке подобные заявления открыто не делаются. Стражники распахнули рты, визирь начал что-то насвистывать, а Оболенский со скрипом прочистил указательным пальцем ухо. Видимо, и сам властитель понял, что сболтнул лишнее...

— Мы утомились пустыми разговорами и изволим вкусить сон в нашей опочивальне. Пусть этому недостойному глупцу объяснят, в чём его истинный долг как правоверного мусульманина и верного подданного... — Муслим аль-Люли строго зыркнул на каждого участника, зачем-то похлопал кулаком по брюху главного визиря и поманил за собой Аслан-бея. — Ты пойдёшь с нами, нам угодно кое-что сказать тебе наедине...

Все, за исключением Льва, склонились в почтительном поклоне. Дождавшись, пока султан и глава стражи уйдут, визирь поманил лучников и самолично отконвоировал задержанного в какое-то подвальное помещение. Причём, что удивительно, не в тюрьму! Этакая уютненькая комнатка, вся в коврах, с широкой кроватью, заваленной шёлковыми подушками, медным тазом, кумганом с водой и выдержками из Корана на стенах.. Окон, впрочем, не было, то есть благоустроенная, но камера... Запустив пленника внутрь, толстый визирь самолично припёр спиной дверь, снял надоевшую бороду и тихо произнёс:

— Ну, здравствуй, Лёва-джан...

Вместо ответа Оболенский от души дал Насреддину по морде!

...Вот здесь я впервые и задал, как мне казалось, вполне логичный вопрос, полный нескрываемой укоризны:

— С чего это тебе взбрело в голову заняться рукоприкладством?! Ведь Ходжа — твой друг и он...

— Именно! Именно потому, что он — мой друг, он и способствовал тому, что меня вновь загнали на этот грязный, вонючий, тёмный, страшный, нецивилизованный Восток! По морде я ему дал.