|
Казаки, назначенные для первого натиска, взяли пики наперевес. Ни одна лошадь не ржала. Пушки, с обверченными соломой колесами, без звука заняв указанные места, снялись с передков. В их интервалы медленным густым строем стала продвигаться пехота. Суворов, окруженный штабом, появлялся то здесь, то там, ободряя подходившие полки, наставляя офицеров и перебрасываясь шутками с солдатами. -- Немогузнайки, вежливки, краснословки могут оставаться в резерве,-- говорил он,-- недомолвки, намеки и бестолковки на подмогу к ним поступят,-- а мы, братцы, вперед... -- Пилаву, ребятушки, турецких орехов вон там вам припас! -- говорил он, указывая на выдвигавшиеся из темноты очертания крепости. -- Ишшо рано, ваше сиятельство! -- отвечали из ближних рядов. -- Врешь, Кострома,-- шутил граф своим бойким, лапидарным слогом,-- голодному есть, усталому на коврик сесть, а бедному дукатов не счесть! "Го-го-го!" -- любовно и радостно отвечал сдержанный смех по солдатским, уходившим в потемки рядам. Войско без выстрела подошло и построилось в ста саженях от крепости. Суворов начал было речь к ближайшим: "Храбрые воины! Дважды мы подступали, в третий победим..." -- да махнул рукой -- ну, мол, их, красные слова,-- и, только прибавив Платову: "Так постарайся же, голубчик Матвей Иваныч!" -- дал знак начинать. На ближнем бастионе заметили русских. Там поднялась суета, раздались крики "алла!" -- им ответили громким "ура!". Грянули первые, нестройные ружейные и пушечные выстрелы. Миг -- и земля кругом застонала от залпов осветившихся в пороховом дыму холмов и батарей. С первым щелканьем картечи, брызнувшей по нашим рядам, егеря и казаки, таща лестницы, бросились к стенам. Глубокий ров, до половины залитый болотистой, вонючей водой, остановил передовую шеренгу. Залпы с бастиона освещали площадь и ров, где произошло это замедление. Суворов уж подтянул поводья кабардинца, хотел помчаться туда. "Охотники, за мной!" -- громко крикнул кто-то впереди замявшихся. Смотрю: размахивая новенькой, незадолго выписанной из Пешта шляпой, побежал ко рву мой недавний сожитель по палатке секунд-майор Неклюдов, которому гадала цыганка. "Прочь лестницы,-- грудью, братцы, ура!" Он первый вскочил в ров, ближние за ним. Вон они уж на той стороне. Втыкая копья и штыки в насыпь, атакующие шеренги стали взбираться на вал. Егеря внизу осыпали выстрелами амбразуры редута. В отблеске наших светящихся бомб и турецких рвавшихся ракет было видно, как мокрый, испачканный тиной Неклюдов быстро карабкался по откосу бастиона. Ворвавшись в редут, он охриплым голосом вскрикнул: "С Богом, соколики! Наша взяла!" -- воткнул над стеной полковое знамя и упал навзничь. Новенькая треуголка скатилась по эскарпу редута; он ранен навылет в грудь из ближней турецкой батареи. В шесть часов утра взошла на вал вторая колонна Ласси. Первая Львова и третья Мекноба должны были ее подкрепить, но опоздали; Мекноб и Ласси одновременно и тяжело были ранены впереди своих полков. Ласси мог еще командовать. С простреленной рукой он повел далее свой отряд и штыками взял несколько батарей за Хотинскими воротами. На левом фланге было хуже. Кутузов пробился сквозь уличные завалы, сквозь картечь и ятаганы янычар, предводимых братом крымского хана. |
