Если бы руководитель группы чехословацких туристов пан Туричек не был уже давно седым, он бы, наверное, мог поседеть сейчас. Туристы буквально осаждают его со всех сторон. Вот он стоит на перроне, окруженный тремя путешественницами. У него отсутствующий взгляд, он не слышит задаваемых ему вопросов, он думает о своем: кто-то из туристов опаздывает!

— Содруг Туричек! — обращается к нему одна из туристок. — С парохода можно будет посылать письма и телеграммы?

— Пожалуйста!

— Пан Туричек! Что мне делать? Я взяла с собой ключи от квартиры! Я успею позвонить приятельнице?

— Попробуйте!

— Как в это время года море? В шторм меня укачивает!

— Пан Туричек! Говорят, в нашей делегации будут дети?

С этим вопросом обращается к нему только что подошедшая толстая туристка.

— Дети будут! — решительно отвечает пан Туричек, машет кому-то рукой: — Содруг Пасек! — и устремляется вдоль состава.

Возле одного из вагонов Алена знакомится с высоким, худощавым подростком.

Возле одного из вагонов Алена знакомится с высоким, худощавым подростком.

Он с рюкзаком за плечами, с большим биноклем и фотоаппаратом на груди. Из бокового кармашка клетчатой куртки выглядывают головки авторучек. В руке у него толстая общая тетрадь в красной папке. Мальчик близорук, носит очки, и это придает ему еще большую серьезность.

— Петр Глабазня из Остравы-Прживоза! — представляется он с достоинством, пожимая руку Алене.

Подскакивает бойкий паренек, который, несмотря на пол ноту, очень подвижен и суетлив.

— Поздравляю! — восклицает он, обращаясь к Петру. — У нас уже есть нянька!

— Я?! — удивляется Алена и даже отступает на шаг.

— Да нет, не ты! — просто отвечает мальчик. — Лацо Маркус из Жилины! Будем знакомы! — Он поспешно и деловито протягивает Алене руку. — Знаете, к нам приставили учительницу. Она будет следить за каждым нашим шагом!

— Я это предвидел, — говорит Петр, разглядывая в свой бинокль туристов на перроне. — Какая она из себя, эта учительница?

— Пожилая… Седая такая… — говорит Лацо. — Да вот она, прощается со своей дочкой!

— Где? Где? — интересуется Петр и направляет бинокль в ту сторону, куда показывает Лацо.

Возле журнального киоска разговаривают две женщины. Одна — молодая, лет двадцати четырех, стройная, стриженная «под мальчика». Другая — пожилая, с добрым лицом.

— Иржина! Запомни, что меня с тобой не будет! Ты не должна выходить на станциях из вагона! И не высовывайся в окно. Не лежи долго на солнце: загар проходит, а больное сердце остается. Я буду беспокоиться!

— Хорошо, мама! Хорошо! — оглядываясь по сторонам, говорит девушка. — Ты забываешь, что я уже не школьница! Я уже учительница! Прости, меня зовет руководитель. До свиданья, мама! Я буду писать! Женщины целуются.

За окнами вагонов сменяются пейзажи Чехословакии. Мелькают переплеты мостов, телеграфные столбы, лужайки, пестрые от полевых цветов. Лес то подбегает к самому полотну железной дороги, то взбирается на холмы и горы, то опускается в долины…

— У меня двести человек, у вас всего трое! — говорит Туричек Мачковой, стоя в коридоре вагона. — Но это дети! А за ними надо смотреть и смотреть!

— Я вас понимаю! — отвечает Мачкова. — Они не должны выходить на станциях.