Сэм и Реми нерешительно переглянулись. Встретить потомков Орисаги они, разумеется, не ожидали, поэтому не договорились заранее, чем объяснить свое «любопытство».

— Давай скажем правду, — предложил Сэм. — Кодекс принадлежит ему по праву.

Кивнув, жена вытащила из объемной сумки плотный конверт, нашла в нем среди фотографий и бумаг копию кодекса и протянула ее Думади.

— Скажите ему, что документ, скорее всего, принадлежал Орисаге, — попросил Сэм Маркотта. — Нам кажется, именно из-за кодекса монах и переехал на остров.

Историк перевел слова Фарго. Не сводя с документа глаз, старик понимающе закивал, однако Сэму и Реми казалось, что он не расслышал объяснений переводчика. В комнате повисло молчание. Маркотт снова заговорил с Думади. Положив лист на картонную коробку, индонезиец вдруг направился в спальню, а спустя миг вернулся с рамкой для картин и вручил ее Реми.

Оригинал мало походил на фотографию, его отличала своеобразная манера изображения: ажурная кромка, замысловатые завитки, украшения, каллиграфический почерк… Фарго, однако, ни секунды не сомневались — перед ними пиктокарта кодекса Орисаги.

Думади указал на снимок в рамке, затем на копию кодекса и что-то сказал Маркотту.

— Нижнюю часть документа он не узнает, — перевел историк, — а верхнюю часть на протяжении многих веков в семье передают из поколения в поколение.

— Почему? — поинтересовался Сэм.

Выслушав ответ индонезийца, Маркотт сказал:

— Это герб семьи Орисага.

— Ему известно, что он означает?

— Нет.

— Неужели никто никогда и словом не обмолвился?

— Нет, — снова ответил историк. — Говорит, это часть их семьи. Орисага очень дорожил рисунком — чем не веская причина, чтобы его беречь? Остальное их не интересует.

Порывшись в конверте, Сэм вытащил подчищенный в фотошопе «портрет» птицы-Кетцалькоатля, обнаруженный в изображении Чикомостока, и показал его Думади.

— А эта картинка о чем-нибудь ему говорит?

Маркотт выслушал ответ, улыбнулся.

— Какая часть рисунка: мерзкая змея или птица?

— Птица.

Думади с тяжелым вздохом опустился в кресло и что-то пробормотал.

— Ничего особенного для него она не значит, — перевел ответ историк. — Птица как птица. Он видел таких в зоопарке.

— Здесь? — встрепенулась Реми.

— Где именно, не помнит. Видел еще в детстве. Из-за выпуклости на затылке птицы отец Думади называл их шлемоносами.

Немного замявшись, Сэм все-таки спросил:

— Так как она на самом деле называется?

— Малео. Думади говорит, в жизни они намного красивее, чем на этой картинке. Среднего размера, черная спинка, белая грудка, желтые обводы вокруг глаз, клюв с оранжевым отливом. Как цыпленок, только разноцветный.

Индонезиец снова заговорил с Маркоттом.

— Ему интересно, имеет ли рисунок какое-либо отношение к Орисаге.

— Самое непосредственное, — заверил Сэм.

— Это напомнило ему одну историю. Хотите послушать?

— Конечно! — с энтузиазмом ответила Реми.

— За достоверность деталей не поручусь — сами знаете, что бывает с семейными преданиями после многочисленных пересказов, а суть такова. На острове Орисага прожил долго. К концу жизни в Палембанге его знали почти все. Монаха любили, но в то же время считали, что им овладел злой дух.

— Почему? — удивился Фарго.

Маркотт выслушал ответ.

— В принципе то же самое я вам еще дома рассказал.