Дерек благоговейно подхватил труп из рук Мамы.

Необъятность – это не полное, но верное имя пустоты. В изобилии воды, избытке пространства и вакханалии света я видел только то, чего там недоставало, – почву, опорную точку. Я воспринимал теперь лишь отсутствие насущного. Я превратился в детектор небытия.

Подобно моим товарищам, я жил в ограниченном пространстве, в окрестностях сжатого горами Озера, и не интересовался тем, что находится в нескольких днях пути оттуда. Я не знал ни пустыни, ни моря, ни океана. Я жил в мире, имевшем центр и пределы. В обширном саду блаженства.

И вот теперь я, потеряв управление, скитался по бескрайней поверхности. Я размышлял, кто здесь чужой? Вода? Мы? То я полагал, что вода, завоевательница, захватчица, экстремистка – та, что все разрушила и изгнала нас; а то считал посторонними нас – единственных телесных и твердых в текучей среде.

В то утро, страдая от жажды, я завидовал солнцу, которому не нужно пить.

Стоя подле меня, Нура смотрела в небо:

– Облака собираются. Вон там. Немного, но все же…

– Что ты нам сулишь, Нура? Бурю?

– Дождь. Чтобы набрать чистой воды.

Я обнял ее. Она никогда не жаловалась, она искала решения. В противоположность прежней Нуре – избалованной, жадной до нарядов и украшений, переживающей из-за мельчайших неудач, которые чрезмерно раздражали ее, – она демонстрировала отменное здоровье и делилась с другими своей энергией. Однако минувшей ночью нам не удалось заснуть после звука падения преданного волнам детского трупа. Не признаваясь в этом, мы оба думали о неопределенном будущем, о наших любовных объятиях, которые, как бы крепки они ни были, не брюхатили Нуру. Она вскользь заметила мне:

– Мое чрево проявляет мудрость. Оно никому не даст приюта, покуда мы не сойдем на твердую почву.

Разумеется, она была права… Мама рассказывала мне о женщинах, которые, вступая в половые сношения, не беременели, потому что внутренняя неуверенность мешала их чреву проявить свою фертильность.

Потирая руки, к нам подошел Дерек. Он явно был крайне взбудоражен.

– Ноам, у меня хорошая новость!

Я так отвык от подобных заявлений, что ушам своим не поверил:

– Что ты сказал?

Глаза его сверкнули, он нетерпеливо повторил:

– Хорошая новость. Когда я в хлеву доил коз для Хама, то заметил, что один муфлон умер.

– Так чем же хороша эта новость?

– Мы сможем поесть мяса, Ноам. Я приготовлю огромное блюдо из кусков муфлона с растениями, которые вы соберете вокруг судна.

Нура удивилась:

– И какую же воду ты возьмешь?

– Соленая вода только улучшит вкус рагу!

В предвкушении он облизнул губы. Нура радостно засмеялась. Я похвалил его:

– Спасибо, Дерек. Очень хорошая новость.

– Позволь мне готовить в одиночку. Не проболтайся. Чтобы мне не мешали. Ладно? Тогда я организую великолепный пир! У всех поднимется настроение.

Я живо согласился. Нура благодарно сжала мой локоть.

И вновь я порадовался человеколюбивой стороне Дерека, этой несуразной птицы, способной на худшее и на лучшее.

Как Панноам.

Как я?

Обед получился самым веселым из всех, что мы знавали после катастрофы. Дерек готовил тайком – хотя ему не удалось скрыть дымок, – и, когда он принес котел на палубу, наши товарищи глазам своим не поверили.

Никто не осмеливался протянуть руку к блюду, даже Барак, всегда готовый подкрепиться, – столь драгоценным, столь чудесным представлялось нам это изобилие вареного мяса и овощей.