Одна деревня, Бирил, достигла совершенства в обработке бронзы. Ею управлял вождь нового типа. Звали его Зебоим. Он был жесток и желал, чтобы все это знали.

Зебоим правил этой огромной прибрежной деревней, обнесенной бревенчатыми стенами, проникнуть за которые можно было только по двум охраняемым мостам. Сам он пребывал в просторном жилище, окруженном домишками, которые охранял караул. Все способствовало тому, чтобы создать ощущение его значимости. Зебоим появлялся на церемониях в золотой маске – это делало его внушительным, величественным. Эта уловка окружала его внешность тайной. Не зная его в лицо и будучи в курсе, что порой он анонимно бродит среди них без своей металлической личины, люди на улицах следили за своими речами и поведением. Зебоим часто наказывал какого-нибудь человека за то, что тот злословил о нем или критиковал его действия. Казнь проходила публично. Глашатай призывал всех жителей присутствовать на ней. Перед притихшей и упорядоченной толпой на троне восседал Зебоим в своей сверкающей маске. На глазах снедаемых ужасом и возбуждением сельчан палач отрубал виновному голову, которую затем выставляли на всеобщее обозрение у входа в Бирил, над главными воротами, чтобы ее пожрали стервятники и вороны.

Зебоим правил при помощи ужаса. Он вербовал наемников. Официальный предлог? Защищать эту богатую деревню, вызывающую такую зависть соседей. На самом деле враги Зебоима находились прямо внутри крепостной стены, а его отряды обеспечивали внутренний порядок. Затем, когда опьянение властью привело Зебоима к стремлению господствовать над миром, его армия приступила к завоеванию соседних общин.

Была ли причина в Зебоиме, или все дело в бронзе? Неравенство между деревнями обострялось. Набеги, свидетелем которых я некогда был, происходили из-за временной нужды или зависти; в данном случае жестокость шла от системы. Мастерство порождало достаток, достаток требовал власти, власть требовала вооружения – и по мере того, как совершенствовалось вооружение, разгоралась агрессия.

Сознаться ли? Это показалось мне спасением: я решил завербоваться в армию Зебоима. Молодой, сильный, опытный, не испытывающий сомнений, я продавал свое тело тому, кто гарантировал мне постель, еду, чистую одежду. Зебоим меня нанял. Или скорее это был Керк, его рупор, его видимая часть, тот, кто осуществлял командование, распоряжался солдатами, руководил атаками – Зебоим оставался взаперти в своем доме.

Теперь мне приходилось подолгу скучать в обществе настоящих скотов. Они воображали себя бессмертными, но не были ими, с радостью бросаясь в драку, одурманенные иллюзией превосходства, убежденные в том, что выйдут из нее победителями, а потому между двумя мордобоями успевали побиться на кулаках и обменяться зуботычинами. Рядом с этими вояками я чувствовал себя чужим. Они пили, гуляли, сквернословили, харкали, бахвалились, совокуплялись, поносили друг друга, а потом все это затухало в крике ужаса посреди поля брани. Грубость этих солдафонов так контрастировала с изысканной речью моего сына Хама, с его тонкими рассуждениями, что эти мужланы дарили мне забвение. Прежде я выхаживал, а теперь ранил! Прежде исцелял, а теперь убивал! Я некогда спас свой народ, а теперь бросался в гущу безымянного отряда, просто солдат среди солдат, ни на мгновение не задумываясь о том, за что я сражаюсь… Да и я ли это был? Нет. За что я наказывал себя? Я пытался уничтожить изначального Ноама, того Ноама, который старался быть добрым, любящим, ответственным и который добился лишь того, чтобы жестоко страдать.