Я настаивал:
– Ты хотела быть женой вождя – при чем тут счастье?
Она глубоко вдохнула, чтобы лучше проникнуться моим замечанием, и повернулась ко мне:
– Да, я хотела быть женой вождя. Но не такого.
Ее глаза вспыхнули. Они меня смущали.
– О чем ты?
– Женой великого вождя, а не угасающего калеки! Какой он вождь? Одно название. С каждым днем он все слабее, все раздражительней. Твой отец нас душит, он сыплет бессмысленными и противоречивыми распоряжениями, чтоб наша покорность позволила ему убедиться, что он еще управляет нами. Он убивает деревню, мучает твою мать и изводит меня. Щадит он лишь Тибора, потому что в нем нуждается. Что ты сказал ему на прощание?
– Ничего.
Я удивился своему ответу. С чего бы мне снова защищать отца, скрывать от других его темные делишки? Неужели я все еще люблю его? Или я молчу из самолюбия, не желая быть сыном негодяя? Если защищать отца меня побуждает гордыня, значит она свойственна и мне. Не меньше, чем ему. Я унаследовал его порок…
– Так ты ему ничего не сказал?
– Ничего особенного.
Она недоверчиво хмыкнула. Я упрекал себя за неискренность, но правда унижала меня.
– Во всяком случае, он понимает свое бессилие, и это делает его невыносимым. Нет чтобы сердиться на себя – он сердится на весь свет. Видя свою слабость, он хочет утвердиться за наш счет. Он просчитался!
– И поэтому ты сбежала…
– Нет, я не сбежала – я пришла к тебе.
Почему я не могу ей поверить, не доверяю тому, что должно бы меня прельстить? Или я похож на Панноама, такой же ворчливый и мнительный?
Нура коснулась моей руки, и ее прикосновение обожгло меня, – так было всегда.
– Я ошиблась, Ноам. Я жила умом, а не сердцем. Когда твой отец увлекся мной, я становилась женой вождя. Это обнадеживало меня, льстило мне. Какая глупость! Когда б я слушала свое сердце, мне…
– Что?
– Мне надо было последовать твоему совету: вызвать у Панноама отвращение к себе и отбить у него охоту на мне жениться. Разум внушал мне честолюбивые мечты, а сердце…
– Сердце?
– Я здесь, Ноам. Я рисковала жизнью, чтобы тебя найти.
Она схватила мои руки, сжала их, поднесла к губам, чтобы поцеловать. Меня захлестнули чувства, и я онемел. Мы возбужденно смотрели друг на друга. И тут меня поразила внезапная мысль. Я высвободил свои руки, встал и обошел ложе.
– Что с тобой? – вскрикнула она, удивленная моим странным поведением.
Я должен был задать мучивший меня вопрос. Я перевел дыхание и отчетливо произнес:
– Ты не беременна?
Она выпучила глаза, кулачки ее сжались, рот перекосило гримасой.
– С чего бы?
– То есть?
– С чего бы мне забеременеть, если…
Она серьезно на меня посмотрела.
– Свадьба не имела завершения.
И снова я не мог ей поверить. Наш разговор мучил меня. Я упал перед ней на колени:
– Ведь Панноам тебя желал!
Ее лицо стало чужим.
– Да. Он засыпал меня подарками, но…
Она помолчала, поскребла пальцем меховое покрывало, вздохнула, набралась храбрости, обведя глазами стены пещеры, и сказала:
– Он потерял не только ногу, когда на него напали Охотники.
– Как? Не хочешь ли ты сказать, что мой отец… Что они ему… Что у него нет…
– Нет, у него все хозяйство сохранилось. Но… оно не работает.
Она разочарованно прикусила губу.
– Это открытие его изводит. Взяв меня в жены, он воображал себя молодым и сильным; но, убедившись, что не может исполнять супружеские обязанности, почувствовал себя трухлявым калекой. |