Изменить размер шрифта - +
Но из безнадежного отчаяния снова достигнув такого величия, он стремится еще далее; его преследует ненасытная жажда войны с Небом; он забыл печальный опыт, и гордыня свои мечтания провозглашает так:

«Силы, Власти, Божества Небес! Нет пучины, которая бы могла навек заточить в своих глубинах бессмертную силу: мы поражены, уничтожены, но я не считаю Небо потерянным. Мы восстанем мощью нашего небесного естества, более блестящие и более грозные, чем до падения; второй подобной участи нам нечего будет страшиться. Хотя право и непреложные законы Неба поставили меня главой над вами, но потом в этом достоинстве утвердил меня ваш собственный выбор, равно как заслуги мои в советах и в войнах. Потеря наша вознаграждена тем, по крайней мере, что прочнее укрепила за мной трон, дарованный мне с вашего полного согласия и ни для кого не завидный. В Небе с высшим достоинством соединено и высшее блаженство, – это может возбуждать зависть в низших; но здесь, кто позавидует тому, чье высокое достоинство ставит его вашим верным щитом, впереди всех, против руки Громовержца, и налагает на него самую большую долю вечных мук? Где нет благ, которые бы можно было оспаривать, там не может возникнуть ни заговора, ни раздора; никто, наверное, не станет добиваться первенства в Аду; никто не найдет свою долю настоящих мук слишком малою, чтобы в честолюбивых мечтах жаждать еще большей. Итак, здесь союз наш крепче, вера – тверже, согласие – нерушимее, чем это может быть на Небе; с таким‑то преимуществом выступим мы вновь, чтоб возвратить наше законное наследие; никогда в счастье мы не могли бы иметь такой уверенности в успехе, как теперь. Но какой путь избрать? Открытую войну или скрытую хитрость? В этом цель нашего совещания: кто хочет дать совет – пусть говорит».

Поднялся Молох, скипетроносный царь. Из всех Духов, воевавших на Небе, это был самый сильный и самый свирепый, теперь еще более свирепый от отчаяния. Он мнил себя равным Предвечному, и предпочел бы не существовать вовсе, чем быть ниже Его; не придавая цены бытию, он был чужд страха, он все презирал; ни Бог, ни Ад, ни худшее, чем Ад, ничто его не страшило. Он произносит такую речь: «Я стою за открытую войну! Не хвалюсь, я не силен в хитрости; пусть строит козни кто хочет, и когда будет надо, не теперь. Они будут сидеть и помышлять заговоры, а все эти миллионы, изгнанники Небес, готовые к бою, должны томиться здесь, в ожидании? Жить в этой кромешной тьме, этом позорном вертепе, тюрьме тирана, Который царствует только благодаря тому, что мы медлим? Нет, ополчимся всей яростью, всеми огнями Ада, чтобы никакая сила не могла преградить нам путь к высоким небесным башням; наши пытки мы обратим в страшное оружие против нашего мучителя. В ответ на Свои всесильные громы услышит Он раскаты адского грома; вместо Его молний, мы с такой же силой извергнем на Его Ангелов черное пламя и смрад. Самый трон Его будет объят чудным огнем и потоками адской серы, – Им же изобретенные пытки!

Но, быть может, путь кажется вам слишком труден; вас, может быть, устрашает мысль взлететь по этой крутизне на приступ высоких стен врага? Пусть те, кого страшит это, вспомнят, если только сонный напиток озера забвения не совершенно усыпил их

память, что нас, по нашему естеству, само собою влечет вверх, к нашему родному отечеству: опускаться, падать – противно нашему естеству. Когда недавно разъяренный враг висел над последними рядами нашего разбитого войска и, издеваясь, гнал нас через пучину, кто из нас не чувствовал, как тяжело, с каким усилием двигались наши крылья, чтобы опустить нас так низко? Итак, подняться нам легко. Страшиться исхода – напрасно. Если мы раздражим снова сильного врага, мщение Его изобретет еще более ужасное средство для довершения нашей гибели, – но чего же еще можно бояться в Аду? Что может быть ужаснее как жить здесь, лишенным блаженства, осужденным на страшные муки в этой адской бездне, где будет нас вечно палить неугасимый огонь, без надежды на избавление, где мы, рабы Его гнева, в час пытки покорно склоняемся под Его карающим бичом! Если наши муки будут еще увеличены, – мы истлеем совсем, перестанем существовать.

Быстрый переход